Воды в полусухом водоеме было совсем немного, снегирь поводил клювом по воде, а затем раз за разом кивая головкой и трепеща крылышками, смочил перья на груди и на спине. Выбравшись на край колодца, птичка отряхнулась, немного посидела и так же неторопливо и чуть тяжеловато, как и в зимнее время, полетела к невысокой елке, посвистывая на лету негромкой флейточкой: «фью-фью, фью-фью».
Снегирь скрылся в еловых лапах. Елка росла чуть ниже скалы, и я мог разглядеть что-то вроде гнезда. А потом я встречал здесь, у небольших колодцев-выбоинок с дождевой водой, и самочек снегирей и красногрудых снегирей-самцов. Иные птицы у вершины скалы постоянно не встречались, а потому эти тихие птичьи водопои и неторопливые купания, негромкое мелодичное посвистывание спокойных и доверчивых снегирей были для меня большим, чем обычные встречи с любимыми птицами, — здесь, считал я, и расположилось настоящее снегириное царство, царство тихое, незаметное в летнее время. И всякий раз, поднимаясь осторожно на скалу, прислушиваясь и присматриваясь, я ожидал, что и сейчас откроется для меня еще какая-то тайна негромкого и неторопливого снегириного царства…
Снегири оставались около скалы до первых осенних холодов. Но стоило загореться на рябинах первым красным ягодам, как скрытные птицы выбирались из своей снегириной глуши и спускались вниз к рябинам…
Рябины по берегу озера было так много, что в урожайный на рябину год берега озера казались красными от тяжелых и густых ягодных кистей.
И тут же, как только поспевала рябина, все озеро вновь окружалось громкоголосыми дроздами, и снова, прежде чем попасть в лес, мне каждый раз приходилось выслушивать трескучие крики непоседливых птиц.
Но зато там, где не было рябины, приходила настоящая осенняя тишина. И в этой тишине однажды услышал я, как переговариваясь, перезваниваясь тоненькими звоночками, кочуют по осенним березнякам и осинникам стайки длиннохвостых синичек-ополовничков.
Когда не было никакого ветра, еще издали узнавал я об этих птичках. Сначала мне казалось, что это не птицы, а кто-то еще, очень маленький, попискивает на краю лесной полянки. Потом слабеньких, тоненьких голосков прибывало, голоски становились смелее и чаще — и вот уже первые шустрые птички, помахивая длинными хвостиками, переговариваются у меня над головой.
Синичек-ополовничков все больше и больше, и вот вся стайка собралась на трех березах, собралась так густо, что за птичками не видно уже и вершин деревьев.
