Охота за окунем длилась, увы, недолго. Лед крепчал, садился на дно, давил мелкую воду заливов, и окунь уходил, скатывался в Онего, и оставались под тяжелым льдом, уже занесенным снегом, лишь мелкие окуньки, невеликие плотвички и разбойные ерши… Вот за этой веселой на клев рыбой и отправлялся я порой в хорошие дни вместе с женой и сыном.
Еще с утра, выбравшись из-под теплого одеяла, сынишка шлепал босыми ногами к морозному окну, находил на окне дырочку в морозе и извещал меня довольно-таки точно и подробно, где собрались сейчас «пингвины» и в каком количестве.
Издали кучки рыбаков на льду и вправду походили на пингвинов. С утра наши поднадзорные «пингвины» расходились по всему озеру, разбредались, но вот кто-то находил рыбешку и тогда, как пингвины, рыбаки собирались большими и малыми кучками. Если это место всех не устраивало, то «пингвины» снова разбредались по льду, и только к послеобеденному клеву кучки рыбаков более или менее определялись в тех или иных местах. Все эти места мы знали и, наскоро пообедав, торопились туда, где рыбаков было побольше.
Сверлить лед было еще легко, я быстро справлялся с этой работой, готовил три лунки, и наше дружное трио занимало свои места у притемненных лунок. Мы торжественно ждали, когда и у кого тронет окунек легкую желтую или светленькую в зависимости от погоды мормышку, у кого первого вздрогнет и качнется вниз тонкий сторожок из кабаньей щетинки.
Выходить на озеро с утра я не мог: с утра я обычно работал, прикрыв от соблазна окно занавеской. Но соблазн был так велик, что, закончив очередную страничку, я выпрашивал сам у себя разрешение отвести занавеску и глянуть хоть краем глаза на озеро и на рыбаков-пингвинов… А потом, после озера, мы готовили, наставляли уху из окуней и ершей, топили печь самыми лучшими березовыми дровами, грелись у печи и вспоминали вслух все, что видели, слышали и что запомнилось в этот день на озере, на льду, около наших лунок…
Эти несколько коротких вечерних часов, когда выпадала погода и когда я успевал до обеда закончить работу, были для нас большой наградой за всю нашу беспокойную кочевую жизнь, за худые дома, в которых жили мы в самые крутые холода, и, конечно, за наше упрямое стремление даже при вечном беспокойстве сохранить дружное, смелое трио, которое к тому времени уже в полном составе могло ступить на любую трудную, но обязательно честную дорогу.
К декабрю зимний день угасал совсем, от него оставался лишь кусочек полусветлого, полусумрачного неба, и под этим хмарым небом уже не собирались на потяжелевшем льду Логмозера недавние рыбаки-пингвины. Рыбалка замирала на озере до весны, до тех пор, когда наша своенравная протока не подточит снизу перекрывший ее лед и не пустит в озеро первую струйку свежей воды…
