веткой чуть приметную от темных спинор: ватагу окуньков-маломерок. И так все время, пока идешь по заливу, идешь медленно, чтобы привыкнуть к новой зимней воде, и долго не можешь принять, пережить необычность первого льда.
Первый лед спокоен. Он не зовет в пляс, не приглашает к веселому рассказу, как весенний, последний лед, голубой, озорной от солнца и талой воды. И не знаю я, что лучше все-таки: вот так вот медленно, шаг за шагом, идти по первому льду все дальше и дальше, все глубже и глубже или вынестись на быстрых санках-финках сразу на середину озера?
О том, что лед уже держит, что охота за перволедным окунем началась, узнавал я сразу, заметив из окна далекую, но ясную на льду фигурку человека, катившего вдоль берега на санках-финках.
Санки-финки стоят того, чтобы о них сказать, чтобы вспомнить острый, как у конька, полоз, полоз длинный и быстрый, чтобы увидеть снова ладные, аккуратные досочки-планочки нарядного стульчика-седелышка. Легкие и быстрые, эти санки проносят тебя по такому тонкому ледку, ступить на который ногой еще опасно. Другой раз и не сходит рыбак со своих скорых саней, а сидит прямо на седелышке и потягивает упорных полосатых рыб-окуней.
На полоз для финок нужна хорошая, узкая сталь, как для самого лучшего конька. По старым кузницам и у старых кузнецов такие полоски находились, а по новым да у новых кузнецов не скоро сыщешь подходящий металл, а потому и заказать теперь финки не так-то легко. А разыщешь нужный полоз — закажи финки только хорошему мастеру, чтобы выгнул полоски-полозья впереди красиво, чтобы ладно и видно поставил на полозья стульчик-седелышко, чтобы сделал у стульчика, у санок удобную точеную ручку-спинку из крепкого дерева, а само бы седелышко заложил ровно гладкими дощечками-планочками. И тогда кати себе в любую сторону, ищи по первому льду свое счастье, карауль, выманивай к лунке-проруби большеротых окуней.
К финкам рыбаку, что выехал на первый лед за окунями, положена небольшая сумочка, где хранятся в пути легкий топорик и короткая зимняя удочка. Топорик негромко вскрывает узкую прорубь-отдушину, и в это окошечко уходит под лед маленькая, юркая блесенка-окуневка.
Давно не встречал я на льду рыбаков, по-настоящему промышлявших перволедных окуней одной блесенкой. Давно завелись у нас добрые зимние снасти, напридумывали самых разных сторожков и мормышек, научились мы выманивать к лункам любую рыбу, и больше не игрой снасти, а богатыми дарами-прикормками. Знал и я все эти премудрости и не думал, что однажды встречу на льду людей, которые все еще помнят главную дедовскую снасть — блесну, помнят и любят старинную перволедную потеху — блеснение окуней.
