Если о волне, ветрах, мелях и топляках я узнавал постепенно, порой такие знания приходили лишь после ошибок и промахов, то правила рыбной ловли на Логмозере и на реке Шуе были мне известны давно…
В самой реке, лососевой и сиговой, даже в то время, когда в соседних озерах можно было ловить сетями, всякая рыбалка запрещалась, а потому даже малолетние пацаны, явившиеся на берег реки с удочками за никчемной салакой-уклейкой, могли именоваться браконьерами. Позже эти правила несколько изменили, и шуйским мальчишкам и старикам-пенсионерам ловить салаку, мелкую плотвичку, шустрого окунька и подлещиков все-таки разрешили, но сами правила от этого не стали менее строгими, и никакого прощения не было на реке Шуе тому, кто по недомыслию или по жадности заявлялся на реку с сетями и даже со спиннингом.
Не составляло исключения из общего правила, действующего на реке Шуе, и Логмозеро, вполне определенное, самостоятельное водное пространство, куда двумя протоками заходила река, прежде чем смешать свои воды с Онежским озером. На Логмозере также была запрещена любая сетевая снасть и разрешалась лишь спортивная рыбалка на летнюю и зимнюю удочку.
В год прибытия на Логмозеро на летнюю рыбалку я опоздал — по берегам озера уже тянулись первые льдинки-закрайки, а потому я с особым беспокойством и нетерпением ждал на озере первый лед…
И он пришел, первый настоящий лед, чистый и прозрачный от резкого, напористого морозца.
Есть у первого зимнего льда своя прелесть и своя тайна. Они-то, красота и тайна, и зовут к себе, зовут все дальше и дальше от берега на самую середину замерзшего, остановившегося плеса.
Гулок, прозрачен и искрист первый лед. Тронешь его чуток лезвием пешни, и пройдет под тобой от берега до берега глубокий, неясный гул воды и льда.
Вырвется, выбьется из-под острия пешни легкий льдистый осколок, сверкнет на утреннем солнце розовым и голубым цветом, откатится недалеко и останется гореть камнем-самоцветом до самого вечера.
Тихо на первом льду, необычно после буйной осенней волны, которая, кажется, только что гремела по озеру, крушила последний тростник, но вот успокоилась и отошла к зимнему сну. Спит уставшая, нагулявшаяся с весны вода, и куда делся ее недавний мрачный цвет, куда делся облезлый, сырой, перекрученный и переломанный тростник. Нет ничего, и только чистота льда да желтые щеточки тростниковых столбиков горят в морозном солнце веселым чистым светом.
Сделаешь первый шаг по застывшему озеру и остановишься. И не от страха — мол, тонок лед, треснет сейчас под ногой, а от необычности состояния — ты над водой, над глубиной озера. Вот под ногами у тебя его дно, еще мелкое, близкое, видное до камушка, до каждого осевшего на дно листа недавней травы. Дальше дно глубже, темнее, но видишь ты и затонувшую ветку, а рядом
