После того как проснулся, я пасу рыбного филина уже третий час. За это время мимо меня, не торопясь, дважды проковылял довольно крупный заяц-беляк. Голову он держал все время низко наклоненной к земле, будто вынюхивал что-то. Меня он не заметил, а я разглядел, что шерсть у него на боках и спине еще не вылиняла полностью. Кроме того, не сдвигаясь с места, мне удалось выследить желтогорлых овсянок. Это самые красивые из овсянок. Особенно наряден самец. С хохолком, с лимонно-желтым горлом, какой-то исключительно подтянутый, он выглядит очень элегантно. Гнездо овсянок оказалось устроенным на земле, под усохшим папоротником, метрах в двадцати от меня. Там, наверное, кладка или только что вылупившиеся птенцы. Взрослые птицы поочередно, сменяя друг друга, подолгу пропадают в гнезде. Мне, конечно, интересно подойти и посмотреть, что там есть, но, боясь потревожить рыбного филина, не двигаюсь с места. В свободное от. забот время самец желтогорлой овсянки тут же, рядом со мной, весело поет. Его песня струится, словно прозрачный ручеек.
Около шести часов вечера со стороны леса послышались чьи-то шаги. Кто-то шел прямо ко мне. Я был встревожен. Людей здесь не должно быть. А вдруг? Я даже расстроился, представляя себе, как улетает прочь напуганный рыбный филин. Но шаги приближались, а птица не обращала на них никакого внимания. По тому, как временами все затихало, догадываюсь, что это идет не человек, а осторожный зверь. Немного успокаиваюсь и тут же вижу между веток серое тело самки изюбря. Прежде чем выйти на поляну, она застыла неподвижно в кустах. Не заметив ничего подозрительного, олень все же не спешил показываться на открытом месте, куда его манила зеленая щетка молодых злаков, и продолжал пастись между деревьями. Можно было только поражаться, насколько сливается он с фоном, когда неподвижен. Я сидел совершенно открыто, но изюбриха меня почему-то, как и заяц, не замечала и, спокойно пощипывая траву, прошла совсем рядом. Если приближающегося оленя я заметил не сразу и с трудом, то уходящего от меня видно было отлично. Еще долго светилось между серыми стволами ильмов светлое пятно под хвостом зверя.
Около семи часов вечера, когда пожелтевшее солнце коснулось далеких сопок, филин, за которым я наблюдал, вдруг ни с того ни с сего произнес: «Хыы…» И тут же, будто этого сигнала только и ждали, со стороны небольшой куртины кедрача донеслось более низкое и протяжное: «Ыыы-гыыыыы…» На этот крик мой рыбный филин ответил четким «хуу-гуууу…». Несколько минут птицы перекликались. Наверное, вторая сова проводила день в кроне одного из кедров. Ее голос доносился сверху. Откуда она вылетела, я так и не заметил — увидел ее уже планирующей к земле. До чего же она показалась мне светлой и крупной в полете! Засмотревшись на нее, я прозевал момент, когда слетел со своего места мой филин. Услышав его голос уже в стороне, я оглянулся и увидел, что замшелая коряга, с которой я не спускал глаз почти весь день, пуста. Скрылась между деревьями и вторая птица. Я даже растерялся. К тому же они обе вдруг замолчали. «Разиня! Прошляпил!» — поносил я себя. Но в это время одна из птиц вновь подала голос. Медленно и бесшумно, как тигр крадется к пасущимся кабанам, начал я скрадывать свою «добычу».
