Конечно, такая жизнь изматывает невероятно. Постоянно кажется, что куда-то опаздываешь. Время выкраивается лишь на запись наблюдений — это моя работа. Все, что не относится непосредственно к ней, делается впопыхах.
Вот и сегодня, например, обнаружив, что я непозволительно оброс и волосы, прилипшие к потному лбу, мешают смотреть в бинокль, я обкорнал их ножом тут же, в лесу, стоя, даже не присев. Через минуту бинокль вновь у глаз… И вдруг, впервые в жизни, я своими глазами увидел рыбного филина!
…Филин спокойно сидит на поваленном, обросшем мхом стволе ясеня, в светлой тени зазеленевшей черемухи. До него около ста метров. Еще ночью, когда рассвет едва намечался, я засек его в этом месте по голосу. Он сидит неподвижно, в профиль ко мне. Сперва я даже принял его за обломок ствола. Птица втянула голову в плечи. Кажется, что она спит. Глаза вроде бы прикрыты. Вот к тому месту, где она расположилась на отдых, подполз солнечный зайчик. На какое-то время он полностью осветил филина. Жадно всматриваюсь в его облик. В полевом дневнике, не глядя на страницы, пишу:
«Окраска тела однотонная, песчано-бурая; перья на боках с тонкими продольными настволинами; такие же пестрины, только более размытые, на груди и верхней части головы; спина того же тона, но темнее; крылья бурые, с четким охристым поперечным рисунком; хвост, видимо, короткий — сложенные крылья закрывают его почти полностью; «уши» (пучки перьев на голове) — большие, направлены в стороны; лицевой диск выражен сравнительно слабо; голова относительно тела кажется маленькой (у обыкновенного филина она выглядит намного внушительнее); рост, по-видимому, около полуметра».
Это протокольная запись из дневника. Но на самом-то деле рыбный филин представился мне совсем иным. Как в сказке:
«…На поваленном замшелом дереве сидит огромная, как копна сена, сова. Поражаюсь, почему не разглядел ее сразу. Яркая, золотистая окраска. Лохматые, оттопыренные «уши» — словно шапка с двумя козырьками в разные стороны. Из-за сливающихся на расстоянии темных провалов закрытых глаз и клюва кажется, что на голову совы надели маску. Как у сиамских котов! От подошедшего луча солнца «лицо» рыбного филина сморщилось, как у старика, нюхающего табак, и приобрело форму овала, сплюснутого сверху вниз. Птица жмурится от яркого света. Ну конечно же, это не рыбная сова, а дух лесов бакинских! Буро-зеленый замшелый ствол и дремучий рыбный филин — до чего же они созданы один для другого…»
