По таёжной реке Бикин | страница 20
По-моему, Чук больше меня обрадовался приезду люден, по крайней мере он, не скрывая своих чувств, облизал лицо наклонившегося к костру Покулы.
— Тээ, — резко вскрикнула супруга охотника. Этим звуком удэгейцы усмиряют своих собак. Чук не знал ни одного слова по-удэгейски и поэтому не обиделся на нее.
Чукия
Барак на Леснухе показался мне дворцом. Еще бы! Настоящие стены. Настоящая крыша. Настоящая печка, от которой вокруг сразу же становится нестерпимо жарко. Понравился этот день и Чуку. Он не мог оторваться от щелей в полу, вынюхивая поселившихся там мышей.
В этом бараке я прожил более полумесяца. Все эти дни стояла чудесная, солнечная весенняя погода. Это ее, наверное, предсказывали черные вороны, токуя под дождем. Не получая пополнения, Бикин как-то сразу опал, успокоился, стал чистым и прозрачным. Я чувствовал себя как на курорте. По ночам искал рыбного филина. Много работал и днем: проводил учеты дневных птиц, разыскивал их гнезда, наблюдал за поведением родителей, следил за ростом и развитием птенцов. Наконец, много времени отнимала «охота» с магнитофоном. Записанные голоса я тут же проигрывал и, глядя, как реагировали на них птицы, расшифровывал смысл «птичьего разговора». В общем работы хватало.
Чук тоже старался быть при деле. Он постоянно помнил, что его взяли в экспедицию, чтобы было с кем разговаривать. Но я находил время разве что для ругани, то есть простуженным голосом кричал, например: «На бурундука лаять нельзя!» или «Как тебе не стыдно гонять маленьких птичек!» Правда, на коротких привалах я разговаривал с собакой больше. Но Чуку нужна была не только речь, но и жесты, а руки в это время у меня обычно оказывались занятыми: я либо набивал махоркой трубку, либо вытаскивал из густой псовины моего компаньона клещей. Иногда собака говорила мне: «Ну тебя, хозяин, с твоей прокуренной избенкой, я лучше пойду рыбного филина искать». Сказав это, пес обычно уходил на часик-другой полаять на бурундука или ежа. А что же касается «филина искать», то это была наша общая присказка, означавшая: «Хватит отдыхать, пора браться за дело!»
Было у нас и еще несколько тем для бесед. Они, как правило, возникали в особенно холодные ночи, когда даже собаке становилось зябко. Тогда она искала место подле меня. Вдвоем мы согревались быстрее. В этих случаях я посмеивался над псиной, забывшей, как спали в лесу ее предки. При этом мы обычно вспоминали нашу городскую квартиру, тепло и, конечно, диван, на котором нам разрешалось валяться, задрав ноги к потолку.
