— Очень мило, — отреагировала Джульетта. — Там будем только мы вчетвером? — спросила она с подозрением.
Леди Мейсон-Паркер покрутила пуговку на платье.
— Она сказала, что, возможно, пригласит присоединиться к нам каких-нибудь молодых людей. Тебе ведь так будет веселей, не правда ли?
— Пожалуйста, передай ей, чтобы не беспокоилась на мой счет. Я уверена, что в любом случае вечер будет очаровательным.
Это была ловушка, откровенная и незатейливая. Джульетта представила бедолагу, сидящего рядом с ней. Предупредят ли его о том, что она — знатная английская барышня, которой нужен муж? Возможно. Она уже с опасением ждала этого ужина.
Мать продолжала вещать про платье, в котором леди Люси Дафф-Гордон пришла на ужин. Она гадала, было ли это платье от Дома моды Люсиль, принадлежавшего Дафф-Гордон, и рассуждала о том, что силуэты дамских платьев в этом сезоне стали уже, вопреки предложениям консервативных модельеров типа Жанны.
Некоторое время Джульетта слушала, а потом, сославшись на легкое недомогание, вернулась к себе в каюту. По дороге она остановилась в зоне открытого променада, чтобы полюбоваться чернильными водами океана и многочисленными рассыпанными по небу звездами. Она ощущала себя четырехлетним ребенком, которого заперли в детской за плохое поведение. Ее словно наказывали за краткую связь с Чарльзом Вудом, за то, в чем она сама себя виноватой не считала. Это он соблазнил ее. И снова, как и раньше, она пожалела, что не родилась мальчиком. У мужчин гораздо больше свободы, и она была готова принять обязанности, прилагающиеся к этой свободе. Жизнь, которую она вынуждена была вести, действовала на нее удушающе. Джульетта поднесла руку к горлу, на мгновение почти физически испытав нехватку воздуха.
Большинство столов в ресторане имело по восемь посадочных мест. Если вы путешествовали в компании, то, естественно, обедали все вместе за одним столом или могли попросить, чтобы вас посадили за соседними столиками. В других случаях размещением гостей занимался старший официант. Редж с любопытством наблюдал за перемещениями, которые произошли после первых ужинов в среду и четверг. Одни просили отсадить их, если за столом были евреи. Другие не желали сидеть поблизости от Асторов, высшее общество Нью-Йорка все еще продолжало отвергать их после скандала с новым браком Джона Джекоба Астора. Большинство же просто умирало от скуки в обществе своих сотрапезников.
Всякий раз это сопровождалось показными недоумениями: «Боже правый, они опять пересадили нас за другой стол. Не могу понять почему!» В этом была большая доля лукавства. «Вы недостаточно хороши, чтобы сидеть с нами за одним столом, — вот были их истинные мысли. — Я лучше сяду с Уайденерами или Кардезами». Реджа поражало то, что в обществе, и без того разделенном на сообщества, даже в самых высших слоях деление на группы продолжалось.
