В самых первых визитах мною очень любезно руководил британский консул, мистер Макдауэлл, который наставлял и консультировал меня в вопросах этикета. Наш первый визит был, конечно же, к губернатору Низам эс-Султани – по политической терминологии, ультракрайнему демократу, но в остальном по своим идеям и склонностям аристократу. Он славился своими «ультракрайними», практически анархистскими взглядами, и в целом предполагалось, что с ним будет очень трудно сговориться. Наш визит был назначен на 3 марта, и в 16.30 вечера, в назначенное время, мы прибыли в резиденцию губернатора, где нас приветствовал строй полицейского караула и слуга в ливрее провел нас в комнату для приемов.
Меня сопровождали капитан Сондерс и мой адъютант капитан Даннинг – первый, служивший в Систане[13] и обладавший некоторыми познаниями в персидском языке, во время подобных визитов чувствовал себя как рыба в воде.
Мы удостоились вежливого холодного рукопожатия губернатора, который, представив своего друга Хаджи Саад эс-Султани, специального представителя по русским делам, попросил нас сесть и распорядился подать чай.
Низам эс-Султани оказался приятным на вид персидским джентльменом лет тридцати пяти с изысканными манерами тегеранского общества; его компаньон – красивый мужчина лет на десять старше, много путешествовавший по Европе, бегло говоривший по-французски и перенявший европейские манеры и, за исключением головного убора, европейский костюм.
Некоторое время ушло на обычные бессодержательные реплики, принятые в приличном обществе. Губернатор заметил, что было много снега, с чем можно было только согласиться, и что, скорее всего, будет больше, с чем я в равной степени выразил согласие.
Я, со своей стороны, заговорил о смерти от голода и выразил сожаление насчет неуверенности в завтрашнем дне, отметив также отвратительный характер дороги между этим городом и Асадабадом. Это сразу же увело нас от пустых разговоров в реальность. Губернатор сразу же очнулся и засыпал меня градом вопросов.
«Дорога действительно так плоха?»
«Откуда мы пришли?»
«Зачем мы пришли?»
«Сколько человек в отряде?»
За исключением последнего, на эти вопросы не сложно было ответить, но такое выпытывание информации привело меня в замешательство, с которым я справился, прибегнув к примитивной лжи: например, я сказал, что нас «довольно много, на подходе еще больше, а затем прибудет еще больше».
Дабы избежать продолжения этой неловкой темы и опасаясь, что у меня потребуют точного определения слова «много», я переключил разговор на Кучек-хана, на тему, которая сразу же заставила отложить расспросы о нашей численности. «Славный малый этот Мирза Кучек-хан, – сказал я, – он мне очень нравится, хотя до сих пор мы с ним не вполне сошлись во мнениях, но это только потому, что нам еще не удалось встретиться и поговорить. Если бы мы могли встретиться, я уверен, он бы понял, что нам не о чем спорить. Полагаю, ваше превосходительство симпатизирует ему?»
