А в далеком 1973-м в нашем доме появится украденный из типографии, непереплетенный блок томика Мандельштама из «Библиотеки поэта». В Горьком эту книжку достать было практически невозможно, и когда мама оказалась в очередной командировке в Ленинграде, она отправилась на знаменитую «в узких кругах» книжную барахолку, располагавшуюся в потайном глухом дворе Литейного проспекта. Прислушавшись к ее осторожному бормотанию «Куплю Мандельштама, куплю Мандельштама…», подошел молодой человек, сунул в обмен на протянутые 60 рублей (половину тогдашней средней зарплаты) бумажный сверток и предупредил: «Не разворачивайте!» Видимо, мать не сумела скрыть своей растерянности, потому что «продавец» улыбнулся и добавил: «Здесь есть спекулянты, но жуликов здесь нет». Зайдя в парикмахерскую и усевшись под феном, мама трясущимися руками развернула газетную обертку – под ней был Мандельштам.
Одним из весьма значимых для меня результатов гайдаровских реформ станет ликвидация вконец замучившего товарного дефицита – помимо позорных талонов на самое необходимое, в 6 утра я бежала занимать очередь за молоком для маленького сына. Даже в относительно благополучном 1980 году на пятом месяце беременности пришлось ехать за пеленками и прочим детским приданым в Ленинград: в Горьком в буквальном смысле не было ничего. После 1992 года меня не могло не радовать и как на дрожжах растущее книжное изобилие. Но вот исчезновение знаменитого советского книжного «черного рынка»… Господи, какие люди появлялись на книжных развалах в укромных городских уголках, какие знакомства завязывались, сколько раздавалось остроумных и глубокомысленных реплик, какие споры кипели над разложенными прямо на земле томиками! Достаточно сказать, что главную любовь своей жизни, отца моего единственного сына я встретила на книжной барахолке.
А книжные магазины! В советское время любой занюханный райцентр имел вполне приличную книжную «торговую точку». Поскольку в Горьком дефицитные издания исчезали с прилавков мгновенно (или вообще на них не появлялись), приходилось обшаривать магазины Ветлуги, Линды, Павлова – и сколько находок ждало меня там: от томика стихов Юлиана Тувима до Хулио Кортасара в серии «Мастера современной прозы». Розыски в букинистических отделах тоже приносили свои плоды, хотя редкими изданиями и вообще полиграфическими изысками я никогда не увлекалась – был бы текст, пригодный для чтения. Правда, увидев в домашней пушкиниане Г. В. Бедняева (нижегородского поэта и преподавателя с маминой кафедры) полного прижизненного «Онегина» 1833 года, я вздрогну и, спросив разрешения, благоговейно поглажу и даже понюхаю шероховатую обложку из плотной серой бумаги.
