Книги, годы, жизнь. Автобиография советского читателя | страница 69

Пронзительный «Щелкунчик», обращенный к Надежде Яковлевне (а может быть, и к себе самому):

Позже начало завораживать нерасторжимое единство древнего и современного, явленное в одном тексте. «Золотистого меда струя из бутылки текла…» – казалось бы, вся «печальная Таврида» стихотворения принадлежит вечности, но «в комнате белой, как прялка, стоит тишина», и что она предвещает? А тоскливый возглас финального четверостишия «Золотое руно, где же ты, золотое руно?» коррелирует с датой написания – 1917 годом.

Фрагментарное, а порой и полуподпольное чтение долго не позволяло составить единое представление об этом поэте. Застревали в памяти колдовские по глубине душевного проникновения отрывки:

Вся тоска интеллигентского неверия, как в капле воды, в этих четырех строках.

Гениальная концовка «Декабриста» (1917), от которой до сих пор, как в юности, кружится голова:

Знаменитый «Ленинград», донельзя опошленный неграмотными музыкальными интерпретациями глухих к поэтическому слову эстрадников, но сохранивший осязательную точность «детских припухлых желез» и ужас ожидания «вырванного с мясом звонка» на черной лестнице.

И, конечно, наотмашь, как пощечина, хлещущая характеристика Сталина и «запроданной рябому черту» страны:

Дата написания – 1933 год! Вот вам и поклонник «блаженного, бессмысленного слова». Немногим было дано такое точное социальное зрение. В том же году появится страшная своей будничной правдой зарисовка «московского злого жилья»:

В 1987 году в переполненном актовом зале Горьковского университета состоится обсуждение только что опубликованных «Детей Арбата» Анатолия Рыбакова. Я прочитаю со сцены мандельштамовское «Мы живем, под собою не чуя страны…», и аудитория, казалось бы уже так много услышавшая и узнавшая, растерянно замрет.