Круг моего чтения в университетские годы точнее всего определяли и характеризовали два глагола, два императива внутреннего, сокровенного, духовного существования: понять и верить. Неутихающая потребность анализа всего, что тебя окружает: страны, мира, истории, культуры, – вполне естественна, поскольку этого требует повседневная действительность и необходимость обрести свое место в ней. Отсюда жадный интерес к науке, который во время моей учебы на одном из самых модных в 1960-е годы отделении структурной лингвистики активно поддерживался и вполне удовлетворялся; достаточно сказать, что моим научным руководителем был профессор Борис Николаевич Головин, автор одного из лучших учебников по общему языкознанию и основатель двух перспективных научных направлений в лингвистике: во-первых, вероятностно-статистического анализа функциональных стилей языка и речи, а во-вторых, терминоведения и его применения в информационном поиске. Освоение научной литературы принесло мне массу интеллектуальных радостей: открытием стали труды В. В. Виноградова, А. А. Реформатского, Б. А. Ларина, Ю. Н. Тынянова, М. М. Бахтина, Л. С. Выготского, Ю. М. Лотмана и многих, многих других. Юношеский озноб от возможностей структурального анализа художественной словесности помнится и поныне, хотя, конечно, с возрастом все яснее осознавались их границы. Научная работа в первоклассном кафедральном коллективе – одно из самых дорогих моих жизненных впечатлений; она принесла мне немало личных успехов и достижений, в том числе медаль за первое место на Всесоюзном конкурсе студенческих научных работ и раннюю защиту кандидатской диссертации. Самое главное – эта работа сформировала прочные навыки анализа и структурирования информации, умение не просто отвечать на вопросы, но ставить их и не бояться неоднозначности ответов. Грустно, что с середины 1970-х годов (а после получения диплома я осталась работать на головинской кафедре) мотор научного поиска стучал все слабее, а на излете советского проекта отделение структурной лингвистики перестало существовать (в 1987 году) – во многом в силу социальной невостребованности своих выпускников.
С потребностью понять вроде бы все понятно (тавтология, конечно, намеренная). Сложнее с потребностью верить. В безрелигиозном обществе удовлетворить ее очень и очень непросто, тем более что светская религия марксизма-ленинизма к концу шестидесятых оказалась на последнем издыхании. Каждый справлялся с этой проблемой как умел, но внутренних ресурсов хватало далеко не у всех. По существу, жадность к художественному слову стала одним из способов утоления религиозного чувства.
