С тех пор как Врам стал работать в саду, Эрикназ часто приносила домой что-то завернутое в белую тряпку. Мы долго ломали голову над тем, что бы это могло быть, пока однажды жена Газара, Вергу́ш, не спросила:
— Сестрица Эрик, что это ты несешь?
— Да так, продукты.
— Откуда?
— Да Врам покупает.
— Слушай, а что это он раньше не покупал?
— Эх, сестрица, что мне от тебя скрывать: хозяйка дает из сада, понимаешь?
Потом дошли и другие слухи. Говорили, в кофейне черного Артура отец Остолоп как-то сказал:
«Такие пиры, как у Рапаэла в саду, вам и не снились! Ну, а вино у него словно кровь Христова…»
Дважды приглашались на эти пиры и зурначи из «конторы» — дголчи Газар сам говорил об этом.
Вот какая была, с позволения сказать, «политическая атмосфера» на нашем дворе после столкновения. Но меньше всего это заботило меня и моих товарищей. Мы жили по-прежнему: строили дворцы из грязи, вертели юлу. До нового учебного года было достаточно времени, которое надо было чем-то заполнить.
В дни школьных каникул произошло одно очень важное событие, особенно коснувшееся нас, малышей. Шефствующий над нашей школой завод посылал за свой счет в юнкомовский лагерь группу учеников, перешедших в пятый класс, в числе которых были Амо и Погос.
Тогда, в первые годы Советской власти в Армении, юнкомовские организации у нас не были особенно распространены. Правда, Зарик и некоторые ученики стали юнкомовцами, но даже они имели очень смутное представление о своем звании и обязанностях. Например, Зарик знала лишь несколько элементарных положений, которые она усвоила из небольшой книжки, называвшейся, кажется, «Уставом юнкома». Три конца галстука — это три поколения пролетариата, а узел галстука — нерушимая связь этих поколений. А галстук красный потому, что на нем рабоче-крестьянская кровь. (Кстати, это положение было для меня самым загадочным и невероятным, так как объяснения Зарик я понимал дословно.) Салютовать надо всей ладонью, потому что на земле пять частей света (тогда об Антарктиде еще твердо ничего не знали). Салютуя, руку надо держать выше головы, потому что интересы всего пролетариата превыше личных, и т. д.
Мне кажется, что до отъезда в лагерь Погос и Амо и этого не знали, тем не менее они страшно загордились, так что мы с Чко даже на них обиделись.
Как-то утром, в конце июня, мы собрались на школьном дворе провожать отъезжающих в лагерь. Все они, около тридцати человек, были в коротких черных брюках и белых рубашках, чисто умытые и причесанные, так что старенькая учительница, товарищ Анна, даже прослезилась.
