— Да так.
— Стесняешься меня?
Каринэ молчала.
— Не стесняйся, дочка. Разве отца бы ты стала стесняться?
И тут случилось неожиданное. Каринэ вдруг всхлипнула, на ее длинных ресницах повисли крупные слезы и заблестели под лучом света, как стеклянные бусинки. Она закрыла лицо руками и быстро выскочила из комнаты.
— Каринэ-джан! — закричала Зарик и побежала за ней.
Не знаю почему, мне тоже захотелось плакать. Мои родители с минуту растерянно молчали, потом мать тяжко выдохнула:
— Чтоб ей ослепнуть…
И я понял, что проклятье это относится к тикин Грануш.
А отец, может быть впервые за всю свою жизнь, возмутился:
— Тьфу вы, люди! Совсем замучили бедного ребенка!
Приближался конец учебного года. В мае было родительское собрание. На этот раз в школу пошли оба — и отец и мать.
— А на мое собрание небось не пошел! — упрекала Зарик отца.
— И на твое пойду, бала-джан, — оправдывался отец.
Мать накинула на голову кирманскую[16] шаль, которую отец купил на базаре два года назад. Отец надел свою праздничную одежду. Когда они вместе вышли, тикин Грануш — она была дома в тот день и полола в огороде вместе с Каринэ — сказала с усмешкой:
— Ишь, с каким форсом вышагивают башмачник и его жена!
Не знаю, что произошло со мной. Отец с матерью сделали вид, что не слышат, и вышли со двора, а я инстинктивно нагнулся и поднял камень. Он полетел в тикин Грануш, но она вовремя уклонилась, и камень задел плечо Каринэ.
— Вай! — скорее от удивления, чем от боли, вскрикнула Каринэ.
— Чтоб ты сдох, окаянный! — И на меня посыпался град проклятий и ругани тикин Грануш.
А я в смятении быстро выбежал на улицу, догоняя родителей.
«Ах, почему этот камень попал в Каринэ!» — чуть не плача, думал я. Я знал, что вечером поднимется скандал. Тикин Грануш, конечно, пожалуется мужу, оба они выйдут на балкон, вызовут моих родителей. Грануш будет ругаться и визжать, а Рапаэл скажет с философским спокойствием: «Я порядок люблю…»
Нам, ученикам, не позволили присутствовать на родительском собрании. Взрослые были в классе, а мы — на балконе второго этажа.
— Ну, — сказал Чко, — очень боишься?
Я удивился: неужели ему уже известно обо всем?
— Да не боюсь, только нехорошо это получилось.
— Что?
— Да то.
По удивленно раскрытым глазам Чко я понял, что его вопрос не имел никакого отношения к происшествию с камнем. Но было уже поздно: нас окружили кривоносый Амо, сын керосинщика Погос и несколько других мальчиков, и я вынужден был рассказать все подробно.
