Дарья попрежнему молчала, оставаясь равнодушной к восторгам мужа.
— Если всё удачно будет, куплю себе там мотоцикл. Давно у меня мечта — мотоцикл заиметь. Так и наметил: в сороковом году, душа долой, купить. С коляской.
— А принимают там? — спросил я.
— Меня скрозь примут. На мастеров нынче кризис. Я ж и бондарь, и колёсник. И баянист, могу играть на вечерах в клубе — это тоже ценится.
… Настроение моего «корешка» упало, когда он узнал, что я сотрудник краевой газеты и разъезжаю по белу свету не в поисках «рынтабельных» колхозов. Предполагая побывать вскоре на Маныче, на его родине, я попросил его назвать свою фамилию и фамилии его земляков, перекочевавших в М-скую, чтобы, будучи там, выяснить, почему люди уезжают оттуда. Он несколько минут молчал, собираясь с мыслями, а потом заговорил, но совсем другим тоном. У него даже голос изменился, исчезли самоуверенные солидные нотки, весёлое курносое лицо стало жалким, скучным. Мне пришлось с полчаса выслушивать его объяснения — почему он никак не может прижиться на одном месте. В Казахстане у него дети стали хворать, врачи посоветовали переменить климат, в Башкирии градом выбило хлеб, на Дону были сильные засухи и т. д. Потом он вдруг вспомнил, что какой-то человек обещал ему достать билеты на сорок первый, заторопился и, так и не сказав мне фамилию, ушёл. Невысокая фигура его, придавленная тяжёлой мохнатой меховой курткой, затерялась в толпе.
Я подсел к его жене. Женщина в отсутствие мужа оказалась разговорчивой, охотно отвечала на мои вопросы и, видимо, была рада, что нашёлся в вокзальной сутолоке человек, с которым можно было отвести душу. Она слышала всю нашу беседу.
Её взгляды на жизнь круто расходились со взглядами мужа. Вот, вкратце, что она рассказала о себе. Была она родом с Донщины, из станицы Константиновской, казачка, там и жила безвыездно всё время, пока вышла замуж за этого (она назвала мне его фамилию — Гунькин, Егор Тимофеевич). Гунькин у неё второй муж, и он женат второй раз. Времени тому, как они сошлись, уже девятый год. Она работала тогда в колхозе дояркой. Гунькин приехал в Константиновскую с Маныча — это было, когда он ещё только начинал путешествовать, — вступил в их колхоз, у него умерла жена и там он её посватал. У неё было тогда около пятисот трудодней, получила от колхоза в премию корову, хата была своя. Он поселился у неё, пожили они полгода, а потом уговорил её ехать в Башкирию. Продали хату, корову, и вот с тех пор, как сорвал её с места, так и нет им пристанища.
