— Знаешь, что там написано? «Я любимая кошка резчика печатей Небуненефа. Во имя Маат, верни меня хозяину». Понял? Это кошачий ошейник! — Вгляделась пристальнее: — Судя по стилю, Новое царство или Саисская династия. Так что продавец не соврал — вещица действительно фараоновых времён… О! Наконец-то Севастий! «Чёрное пойло Анубиса»! Наливай! — Она звонко хлопнула в ладоши. — Тебе, братец, не предлагаю — знаю, что вам запрещено.
Севастий, с обожанием поглядывая на неё, разлил по кубкам тёмное пиво.
— Это то самое? — с опаской спросил Фригерид. — Что тогда у Евмолпа?
— То самое. — Аретроя чуток выплеснула из кубка богам и первая залпом выпила. — Севастий, братец, расскажи что-нибудь! — попросила она ласково. — Пусть эти воины узнают всё, что им нужно, отвяжутся и оставят тебя в покое.
Манихей посмотрел на неё с болью.
— Но я дал клятву молчания…
— Севастий! Милый! — Ответный взгляд Аретрои был ещё жалостнее, ещё молитвеннее. — Пожалуйста, расскажи им… ради меня! Ради нашей дружбы!
Колебания терзали Севастия. Он пошагал по садику взад-вперёд, бормоча под нос молитвы Отцу света, Матери жизни, Первочеловеку, ангелам и ещё каким-то двойникам, и наконец решился.
— Аретроя! — Его голос дрожал. — Я всё расскажу. Я нарушу клятву. Но если погибнет моя душа, пусть спасётся твоя. Умоляю, поклянись, что ты оставишь блудодейство, покаешься перед совершенными, принесёшь обеты слушателей и пожертвуешь всё имущество церкви Сынов Света!
— Клянусь! — воскликнула Аретроя. Её выразительные глаза сияли религиозным экстазом.
— Поклянись своими богами!
— Клянусь своими богами! — Незаметно для Севастия она состроила пальцами какой-то знак за спиной.
— Тогда я всё расскажу. — Манихей судорожно перевёл дыхание. — Я сириец из Газы. Мои родители были людьми Света в чине слушателей. Конечно, моё рождение было для них величайшим горем, ибо нет хуже греха, чем заставить ещё одну живую душу страдать заточённой во плоти…
— Севастий, — сказал Маркиан, — не надо рассказывать всю свою жизнь. Ближе к делу. — Он отхлебнул из кубка.
— Хорошо. Когда родители умерли, я остался без средств, потому что римский закон запрещает нам наследовать. К тому же епископ Порфирий добился изгнания нас из Газы. Наша община рассеялась. Я и братья мои Фома, Фалалей, Марон, Авель, Аггей, Марана и Саламан отправились в Египет, чтобы принять обеты совершенных и поселиться в манистане в Ликополе. По дороге в пустыне на нас напали разбойники-саракены и убили моих спутников, один я чудом остался в живых. Я добрался до Александрии и там голодал и нищенствовал, пока не встретил Ливания…
