. Это обстоятельство дает Поршневу право экстраполировать полученные данные на мир троглодитид. Он полагает, что «ископаемые триглодитиды обладали максимумом имитативности — возможно, на уровне «критической величины»
[121], играя роль «самого сильного регулятора поведения».
Далее Поршнев начинает изучать тот реальный психофизиологический механизм, который способен инициировать подражательность у животного, срывая его рефлективную деятельность. Здесь он останавливает свое внимание на так называемых неадекватных рефлексах, часто проявляющихся у животных в момент «раздвоения» желаний, в стрессовых, ультрапарадоксальных состояниях. Собака хочет на двор. Вместо этого ей предлагают лакомый кусочек сыра. Реакция совершенно неожиданная: она чешет лапой живот, или крутится на месте, или лает.
Исследуя неадекватные рефлексы, Поршнев приходит к выводу, что они обладают мощной имитатогенностью, в условиях «ультрапарадоксального состояния… они особенно стимулируют подражательное поведение»[122]. В некоторых случаях они вызывают «неоголимое подражание». Случай, когда неадекватный рефлекс одного животного провоцирует имитативность другого, оттесняя иные реакции, представляет интердикцию, т. е. вмешательство в чужие действия. Он различает разные уровни интердикции: низший — когда отвлекается внимание; средний — когда интердикция провоцирует другое действие; высший — когда интердиктивный сигнал тормозит нежелательное действие другого организма. Ясно, что эволюционный смысл интердикции в ее оборонительном и наступательном, но прежде всего — во внутристадном значении, с ее помощью сломалась установившаяся в стаде иерархия.
Вот как Поршнев представляет себе действие механизма интердикции в различных ситуациях: «Механизм «доминирования», полезный в стаде, становится вредным и жизненно опасным в больших скоплениях; и его парирует интердикция. Какой-то главарь, пытающийся дать команду, вдруг принужден прервать ее: члены стада срывают акт тем, что в решающий момент дистантно вызывают у него, скажем, почесывание в затылке или зевание, или засыпание, или еще какую-нибудь реакцию, которую в нем неодолимо провоцирует (как инверсию тормозной доминанты) закон имитации. Если бы механизм «доминирования» можно было назвать «монархией», то происшедший сдвиг был бы «ограничением монархии» или ее «свержением»…»[123]. А вот наступательная интердикция: «Теперь уже нашему герою не просто не дают командовать, но командуют: «отдай», «нельзя», «не трогай» (разумеется, если перевести физиологические категории на человеческий язык, хотя до него от этого уровня еще далеко)…»
