Задумчиво смотревший вдаль моряк в большущей, надвинутой на глаза фуражке с «крабом», с обветренным, в глубоких морщинах лицом, усмехнулся:
— Помнишь — не помнишь, любишь — не любишь. Кто, где тонул. Вас салажата не об этом спрашивают. — Он достал платок, снял фуражку, вытер внутри ободок, снова водрузил ее на голову и веско произнес: — Кравчук ходил на «Жан Жоресе» — Василь Васильевич Кравчук. Штурманом был.
— Кравчук Василь Васильевич, — повторил Руслан, чтобы лучше запомнить. — А где, где он живет?
— Вы, Степан Прокофьевич, не помните? — осведомился седоусый Виталик у обладателя внушительной фуражки.
— Пока что склерозом не страдаю, — чуть скривил губы Степан Прокофьевич. — Когда-то на новоселье у него гулял. — И старик назвал адрес.
Долговязый Петя вдруг очень оживился, повел плечами под своей просторной модерновой курточкой и, крутнувшись длинным узким телом к ребятам, с улыбкой проговорил:
— Кравчук обычно на второй скамье у памятника Пушкину сидит. И легко поднявшись, добавил: — Так уж и быть, отведу вас к нему. Если он, конечно, сегодня пришел.
Вчетвером идти по аллее было невозможно. Старый моряк с Теей шли впереди, мальчики чуточку поотстав.
— Странно, — негромко проговорил Костя. — Такие древние деды и друг другу: Петя, Виталик… — Он улыбнулся. Мамины сослуживцы даже очень молодые называли друг друга по имени и отчеству, прибавляя иногда еще «многоуважаемый».
— Ничего странного в этом нет. Они молодыми были, когда начали морскую жизнь. А Степан Прокофьевич, вероятно, был капитаном. Они к нему и обращаются, как прежде. Вот капитану «Виталик» не скажешь, хоть прежде, чем подняться на капитанский мостик, его тоже звали Степа. Капитан есть капитан. Наверное, глядят уже с берега в море, и кажется им, что они еще плавают, что им предстоят дальние рейсы… И когда-нибудь приходит тот дальний рейс из которого… еще никто не возвращался.
— И мы с тобой когда-нибудь будем сидеть здесь на скамейке и называть друг друга на потеху мальчишкам: Костик и Руслан…
Костя замолчал, представляя себе, какими когда-то были эти деды, сидящие на скамейках. И ведь приходят сюда без жен, без внуков, как когда-то, перед выходом в море.
— Знаешь, Руслан, — продолжал он. — Мне иногда просто удивительно тебя слушать. Мы почти одних лет, а ты мне все объясняешь, как малому.
Руслан только плечом пожал.
Между тем старый моряк и Тейка дошли до крайней скамейки у памятника Пушкину и повернули по другой аллее назад. Руслан перевел взгляд на друга и улыбнулся чуточку печально:
