В 70–80-х годах лаборатория также занималась непосредственно проблемами канцерогенеза. Единственное направление по этой тематике, которое разрабатывается и сейчас силами настоящего энтузиаста своего дела Т.Е Мойжесс, — это до сих пор неясный и тем более интригующий процесс пластмассового канцерогенеза.
Нужно заметить, что технический уровень работ лаборатории не был очень высок. Особенно это заметно теперь, когда многие статьи заполнены массой данных геномики, протеомики, метаболическими и сигнальными путями с вездесущей биоинформатикой. Однако в каждой статье Васильева была ясная цель, четкие опыты, необходимые контроли и разумные выводы. Поэтому не помню случая, чтобы какая-то статья нашей лаборатории не была принята к печати. Васильев очень много думал над результатами и скрупулезно анализировал данные. Хотя его любимым «наполеоновским» выражением было «надо капнуть на клетки и посмотреть, что будет», опыты тщательно планировались и обсуждались. Он часто играл с нами в игру на миллион после докладов на лабораторных конференциях: «У нас есть миллион, и вы можете его получить. А теперь расскажите, на каком основании мы должны дать этот миллион на ваши исследования». Его способность обобщать данные и подчеркивать самое интересное в любой работе стала еще одной легендой. Это обобщенное «видение» проблемы было одной из самых сильных его способностей, хотя он часто смеялся, что это возрастное явление, когда уже не можешь копаться в массе деталей, и часто подтрунивал над нами и собой: «Опять проклятая неизвестность. Как это понять?..» При этом он постоянно старался учить нас видеть всю проблему.
Говоря о Ю. М., необходимо помнить и о других его качествах. Во время перестройки, в 1987 году, Институт канцерогенеза оказался в центре скандала из-за неразумной попытки реструктурировать институт по воле назначенного из ЦК КПСС директора. Система АМН СССР тогда не допускала выборности директоров. Поэтому, когда бунт в институте назрел, началось давление сверху, причем в основном на авторитетных ученых. Так Васильев оказался в центре «фронды» и вместе с Г. И. Абелевым и Б. П. Копниным держал несколько месяцев постоянную оборону на ковре у начальства, пока оно не сдалось и не разрешило выборы директора института. Во многом этому способствовали логика, остроумие, умение убеждать, а также легендарно быстрая реакция Юрия Марковича.
Уважение к коллегам и научная щепетильность всегда были одними из основных черт Ю. М. За 20 лет совместной работы у нас с ним появилось только три совместных статьи. Для него научное соавторство — это не быть начальником, автоматически включаемым в число авторов (как, увы, слишком часто случается в научном мире), а активно генерировать идеи, постоянно обсуждать ход работы и результаты и, наконец, шлифовать текст. Он никогда не желал быть «туристом» в списке авторов, хотя критически читал и правил все статьи лаборатории. Несмотря на преклонный возраст, Юрий Маркович удивительным образом не устарел в науке и, даже когда упало зрение и стало трудно читать, обсуждал все данные сотрудников, был в курсе разных новшеств в онкологии и продолжал придумывать новые опыты.
