В июне 1941 года началась война. Сначала в Москве она не очень чувствовалась. Я бродил по солнечному городу и покупал книжки, в частности, купил собрание стихов Блока, которые с наслаждением перечитывал, однако постепенно ситуация ухудшалась: в июле или августе немецкие самолеты начали сбрасывать бомбы на Москву. Было решено, что мы с мамой эвакуируемся в Куйбышев (Самару). На вокзале нас провожал мамин брат, дядя Сережа. Он был замечателен, в частности, тем, что всегда говорил правду, даже детям вроде меня. «Конечно, вам надо ехать, — сказал он. — Ведь евреям, вроде Марка (он дружил с отцом), при фашистах жить нельзя, но русским, вроде нашей семьи, вряд ли будет хуже, чем при советской власти». «А что, немцы наверняка придут?» — спросил я. «Думаю, что да», — ответил он.
Вместе с нами поездом ехала семья профессора Эдельштейна, и я подружился там с его дочерьми: старшей, Эльгой, и младшей, Викторией. Я беседовал с ними в поезде и потом в Куйбышеве о биологии, но они этим интересовались мало и только веселились, когда я им с серьезным видом объяснял, что Лысенко — мой научный враг. Мы остались в Куйбышеве, а семья Эдельштейнов через некоторое время уехала дальше в Уфу.
В Куйбышеве маму, поняв ее квалификацию, сразу назначили заместителем главного врача психиатрической больницы — его звали Яков Борисович Ашкенази. Больница располагалась в районе, называемом Томашев Колок, в шести-семи километрах от Куйбышева.
Вскоре к нам приехали родственники отца — его папа и сестра Эся. В это время немцы уже были под Москвой (октябрь 1941 года), и началось паническое бегство. Эся, вместе со своим стариком-отцом, ушла из Москвы пешком. Пройдя километров 100, они сумели сесть на баржу, которая шла вниз по Москве-реке и через некоторое время дошла до Куйбышева. Дед был уже в очень плохом состоянии, у него начался сепсис. Мама и Эся за ним ухаживали, но он скончался. Как же его хоронить? Городское кладбище было далеко. Раздобыли санки, положили на санки гроб, и мы с Эсей вдвоем потянули эти санки на кладбище. Там за соответствующую мзду какие-то люди вырыли могилу.
Отец не хотел уезжать из Москвы, но, в конце концов, ушел из города пешком и каким-то образом добрался до Куйбышева. В дороге он стер себе ногу — у него начался остеомиелит стопы. Никаких радикальных лекарств тогда еще не было, а ампутировать стопу он категорически отказывался. «Мне всего 42 года, не хочу быть инвалидом. Я еще пойду в армию». Однако в один из дней августа 1942 года мы нашли его мертвым. По-видимому, это была эмболия от оторвавшегося тромба из стопы.
