Виктор покатал на ладони неровный чёрный шарик. Бурхардт смотрел на них, не отрываясь – как бандерлоги на удава Каа из старого мультика.
– Вы обратили внимание, профессор, что ни в одной из них нет сквозных отверстий, какие бывают, скажем, в бисере или зёрнах чёток?
– Хм… – Бурхардт озадаченно крякнул. – Как-то не замечал… да, наверное, вы правы. Но я держал их в руках всего раз-другой и не имел случая приглядеться.
– Дело в том, что опасения Корфа и Семёнова были напрасны. Ни просверлить бусины, ни разрезать, ни даже поцарапать невозможно. Я применял самые твёрдые из доступных мне сплавов, пробовал даже алмазный резец. Невозможно. Их и в чётки-то составляли, обвивая тонкой проволокой, а не пропуская нитку насквозь. Но не это самое странное…
Виктор положил шарик на столешницу.
– Потерпев неудачу с алмазным резцом, я подумал, что хорошо бы проверить их на прочность лазерным буром – такие используют у нас в промышленности для того, чтобы прожигать отверстия в самых твёрдых материалах. Разумеется, у меня такой установки не было, а потому я попросту направил на бусину луч лазерной указки – вроде той, что мы использовали для опытов с "атласом тетрадигитусов", только послабее. Просто так направил, не ожидая особенного эффекта. Но – эффект был, и ещё какой!
– Какой же?
Бурхардт чуть ли не пританцовывал на месте, что совершенно не вязалось с его обликом академического учёного. Виктор поймал себя на том, что получает от этого подлинное наслаждение.
– Луч пропал. Он вошёл в бусину – и исчез. Не отразился, не рассеялся на шершавой поверхности, а словно канул в ней. Я освещал её несколько секунд, и за это время бусина должна была бы хоть немного нагреться – но нет. А потом случилось самое поразительное. Через пару часов, когда я и думать забыл об этом опыте и занялся чем-то другим, из бусины – она лежала на столе, рядом с ноутбуком, – вдруг вырвался лазерный луч! Причём зелёный, а я-то подсвечивал её красным! Вы понимаете, что это значит?
– Пет. – немец скривился. Его тяготила вынужденно принятая роль нерадивого школяра. – И что же?
– А то, что луч, который я направил на бусину, пространствовал в её глубинах целых два часа, что при скорости света в триста тысяч километров в секунду аналогично расстоянию в два миллиарда сто шестьдесят миллионов километров, что немногим меньше расстояния от Земли до планеты Уран. И к тому же, по дороге изменил частоту – то есть, в нашем случае, видимый цвет. А значит, бусины это никакие не бусины, то есть, не предметы, изготовленные из некоего материала, а области иного физического пространства, свернувшегося… ну, например, под воздействием нашего пространства. Луч, попав туда, совершил некое путешествие, подвергся изменениям – неважно, доплеровской, гравитационной и космологической природы – и вырвался обратно!
