– Ну, извини, – Шурик открыл дверцу и сел рядом с расстроенной девушкой, – Ерунду сказал, дурак, виноват. Если бы ты туда не залезла, мы бы всего этого не узнали. Алис, пойми, для тебя это просто журналистское расследование, а для меня – гораздо большее. Олегыч и Макар наши, реконструкторы. Как бы тебе объяснить… Реконструкция – это не просто увлечение прошлым. Это ещё и товарищество «людей с лица необщим выраженьем», понимаешь? Мы ненормальные, чокнутые, если хочешь, одержимые. А ещё мы очень крепко дружим. У моих друзей – проблема. А значит, это и моя проблема. И если я сейчас не сделаю для них все, что только смогу, то буду считать себя дерьмом всю оставшуюся жизнь.
– Хорошо, – тихо сказала Алиса, – я всё поняла. Я туда пока не пойду. И зря ты думаешь, что я – беспринципная тварь, которую интересует только сенсационный материал. Этот материал никуда не годный, между прочим. Ненаучная фантастика типа летающих тарелок. Ни один серьёзный журналист про такое писать не станет – побоится угробить свою репутацию. Это как актрисе в порнофильме сняться. Я пошла делать эту штуку, – кивок на «искалку», – ясно понимая, что, скорее всего, никогда про это не напишу. А теперь – эта история для меня уже больше, чем обычное журналистское расследование. А сейчас иди, Шурик, иди, пожалуйста. Потом созвонимся, хорошо?
Шурик хотел что-то сказать, но посмотрел на Алису, вздохнул и вылез из машины.
Алиса ехала домой без мыслей, без эмоций, сосредоточившись на дороге. И только дома, сунув в вазу «искалку», дала волю слезам.
Потому что за захлопнутой дверью остались не только незнакомые ей Семёновы, Смольские, Каретников и Войтюк – за ней остался барон Евгений Петрович Корф, идеальный мужчина, принц на белом коне, о котором мечтает каждая девушка. И только теперь, когда чуда не произошло, Алиса призналась себе, что влюбилась в него. Влюбилась глупо и безнадёжно, как тринадцатилетние девочки влюбляются в рок-звезд.
XXV
Апрель 1888-го года.
В Москве полно народу.
– Уже больше года здесь, а всё никак не могу привыкнуть к таким перлам – сказал Ромка.
Он в недоумении стоял перед пёстрым двухэтажным домиком в самом начале Гороховской – там, где она выходит на Земляной вал. Фасад домика украшала вывеска:
Рудометчикъ Нефедъ Шелепко
онъ же омозолю съ корнемъ
Чуть дальше, на соседнем «особняке», над особой, наполовину застеклённой дверью, значилось:
Кислощёвое заведеніе съ газировкой фрухтовой воды.
К. Панкратовъ.
