– Но граф… – проблеял растерявшийся секундант.
– Без всяких «но»! – ещё громче и безапелляционней заявил я, – Оскорбление, нанесённое моему вассалу, карается смертью! И после того, как я убью барона, хотел бы увидеть и графа. Но уже не валяющимся по паркету, а стоящим передо мной с клинком в руке! Понял? Иди и передай!
Я величественно махнул рукой, с зажатой в ней трубкой, и растерянный долговязый хлыщ побрёл обратно под хохот и насмешки дворян. Я бросил взгляд на графа и его свиту, и увидел, что Эрнольд пунцовый до такой степени, что ещё чуть, и кровь из пор начнёт сочиться. Да и барон, обескураженный моим поведением и громкими высказываниями, выглядел уже не таким уверенным. Я докурил, выбил трубку, спрятал её в мешочек, и передал мешочек Ягу. Потом подмигнул Арону и сказал:
– Граф, объявляйте начало, а то прохладно по утрам. Я уже малость продрог!
Молодые дворяне, стоявшие в первых рядах, блестели глазами и свистящим шёпотом передавали мои фразы дальше в толпу. Эх, чувствую, если всё нормально закончится, появится у местной молодёжи дурная привычка к дуэлям и браваде. Не понимают ведь дурачки, что это ход психологический, а не пофигизм…
Барон накручивал себя, разъярял. Стелющейся походкой двинулся в центр площадки, вертя клинок в правой руке. Я же свой клинок положил небрежно на плечо, будто посох какой-нибудь или коромысло. И шёл неторопливой, расхлябанной походкой навстречу. Ритейр занервничал. Задёргался. Когда до барона осталось шага три, он резко припал на правую ногу и выкинул руку с клинком в мою сторону. И тут я среагировал. Всё это время я ждал движение барона, глядя так, как учили на боксе – не на руки или ноги, а в глаза противника. И, почуяв движение дуэлянта, отпрыгнул вправо, одновременно рубя мечом с плеча, по удобной траектории. Провалившийся барон увидел моё движение, и даже пытался развернуться, но оказалось слишком поздно. Мой клинок со всего размаху врубился в бычью шею противника, и прошёл вперёд, перерубая кости и жилы. Голова Ритейра взлетела над телом, упала на площадку и покатилась, будто мяч. А тело шагнуло вперёд два шага. Рухнуло, и заскребло руками и ногами в последней агонии. Воцарилась гробовая тишина, в которой особо отчётливо были слышны скребущие по земле конечности покойного. Даже маг с лечебным амулетом беспомощно смотрел на поверженного – отрубленную голову никаким амулетом назад не прилепить.
А я, взмахнув клинком, довольно заметил:
