Недолгое молчание в тумане.
– Это правда, – поколебавшись, признал судья.
– Так освободите его!
– Невозможно. Предательство. Побег. Наказание…
– Ладно. Не хотите по-хорошему, заберу по-плохому, – процедила я и, отрастив внушительного размера когти, со всего маха ударила по дурацкой перегородке.
Ба-а-амс! – содрогнулась полупрозрачная стена, отделявшая меня от Рума.
Бу-умс!
– Нет! – вскрикнул он. – Трис, тебе нельзя!..
– Нарушение! – почти одновременно с ним взвыл судья, но тут мою руку пронзила такая боль, что мне разом стало не до него. – Это против закона!
– Да пошел ты со своим законом! – зло рявкнула я и снова ударила. А потом еще и еще…
Было больно. Вернее, было очень больно. Но разве могло меня это остановить?
Я обрушилась на проклятую стену с таким остервенением, что она аж ходуном заходила. Плюнула еще в меня, мерзавка. Сперва огнем, потом холодом, а следом и молниями попыталась укусить. Но я не для того явилась в мир теней, чтобы так просто сдаться, поэтому долбила и долбила, как заведенная, пока эта упрямая сволочь не сдалась и не пошла глубокими трещинами. А когда я шарахнула по ней в последней раз, напоследок противно скрипнула и с тихим шелестом осыпалась на пол.
Вот так.
Сердито сплюнув, я опустила окровавленные руки, после чего решительно подошла к Руму и, одним движением вырвав из пола сковывающуюся его толстую цепь, со звоном швырнула ее на пол.
– Ты свободен, друг мой. Лети.
– Двуединый… Трис, что ты натворила?!
– Как что? Спасла своего лучшего друга. Ты что, не рад?
Рум осекся, а я вдруг ощутила на себе тяжелый пронизывающий взгляд, который, казалось, заглянул в самую душу, и внутренне подобралась.
Похоже, кому-то тут не понравилось мое самоуправство. А кто-то, может быть, даже захотел меня за это наказать. Но я не для того сюда явилась, чтобы отступить. Поэтому, когда над головой предупреждающе громыхнуло, упрямо вскинула подбородок и демонстративно закрыла собой пошатывающего духа, который сам был не в состоянии себя защищать.
– Он мой, – в третий раз повторила я, готовая сражаться за своего хранителя хоть с судьей, хоть с самим Двуединым. – Если он виновен, значит, будет наказан. Если заслужил – значит, получит по заслугам. Но это будет не так, не здесь и не сейчас. Я сама решу, что с ним делать!
– Да будет так, – на удивление мирно отозвался судья, заставив меня недоверчиво прищуриться. Гром над нашими головам тут же стих, ощущение чужого присутствия тоже исчезло. Очертания этого странного места начали стремительно размываться, силуэт Рума тоже поблек и стал совсем прозрачным. Мое тело тоже начало утрачивать четкие линии. Но даже понимая, что весь этот мир вместе вот-вот исчезнет, я все равно до последнего держала своего хранителя за руку, свирепо поклявшись, что ни за что ее не отпущу.
