Форменная фуражка обернулась ко мне козырьком.
— Спецзаказ, дорогой, — знакомо прогудел голос.
Голос того, кто любит по-наполеоновски скрещивать на груди руки. Старая манера говорить, удерживая собеседника на расстоянии.
— Не в трудовых ли резервах научился бесцеремонности?
Так. Известна моя биография. Дальше что? Я сказал, что не о себе пекусь. Указал на деда.
— Веди его сюда, — приказала вдруг форменная фуражка.
Я был несколько озадачен и, пока нес дедов чемодан, все соображал, в чем тут дело. Оказалось все просто, как в жизни. Старый знакомый мой и есть тот самый искомый «мерзавец» племянник, которому дед собственноручно отбил телеграмму.
— Давай без этого… без нежностей, — сухо объявил он деду и уселся на переднее сиденье.
Я сделал знак водителю повременить.
— Что еще? — старый знакомый высунулся в окно. — Ты хотел получить за помощь? Ну, вот тебе за услугу… — в руках его зашелестела рублевка.
Водитель хмыкнул. Я стоял истуканом. А ведь собирался спросить его о Марине. Впрочем, была не была! Надо же уметь благодарить за помощь. Пусть в книге предложений…
Но он съёжился при этом имени.
— Чего захотел!.. Баритончик приобрел. В учителя, поди, выбился? Из грязи — в князи?.. — И выпрямился. Скрестил на груди руки, одним движеньем головы приказал водителю трогаться. На развороте, когда машина снова поравнялась со мной, он еще раз высунулся в окошко:
— Народный учитель! Хэх!..
Я не хотел оставаться равнодушным к подлости, и иная подлость готова мстить мне за это всю жизнь.
Да, но теперь можно ехать. Готовый к отправке скоростной автобус подрагивал, приглашал войти в открытые двери. Я не заставил себя упрашивать. Утро в конце концов разгулялось вовсю. Слабо доносящийся на площадь гул самолетов то и дело покрывался бестолковым птичьим гомоном.
Шуршали колеса по только что политому асфальту, бежали по бокам ряды уже немолодых тополей. Всё кончено: хорошее, плохое — вся дорога. Кресла удобны. И скорость. Впрочем, иных она не удовлетворяет. Подавай такси. Спешат люди.
По обеим сторонам все невозвратно бежит назад, как в прошлое. Зад, перед, прошлое, будущее — все движется. И сами мы движемся.
А какой день сегодня? Пятница? Ну да, убежала неделя. Журавлиным клином вдаль улетают листки календарные. И все вместе с ними летит, промелькнувшее, как мгновения: Мама, Детство, Школа.
Да, уходит неделя. Уйдет и другая, и третья, а как удержать их, чем? Нечем. Ни удержать, ни остановить. Но будущее мы извлекаем-таки из хаоса событий. Потому что оно — утешение. Пока оно у нас есть, мы — нечто сущее в глазах собственных, да и для общества чего-нибудь стоим. Так есть оно у нас, будущее? Впереди ли мой день, придет ли он, когда выражу себя неповторимым почерком? Из сотни шмыгающих носом, из стерегущих быстрым глазом каждое твое движенье пацанов, из девчонок — смогу я из них, в своем завтра, сотворить современного человека? Умельца, надежду общества? Придет этот день для меня, будет?
