И выходные еще предстоят, никуда от них не уйдешь. Для бестолковщины, для толчеи домашней. Для отдыха, впрочем. Ну, так о чем же жалеть? Разве о том, что, вслед за неделями, и «годы, как птицы летят»? Не хватало нам грусти, оттого что «некогда нам оглянуться назад»!
Впрочем, командировка — как раз то, чего не достает, чтобы «оглянуться». На своих пацанов, на девчонок, теперь смотрю издали. Сработались мы. Одного поля ягода. Знаем цену и щам, и казенному хлебу. Не понаслышке ведаем, откуда происходят мозоли, ссадины на руках.
Выпуск за выпуском уходят они невозвратно, и в душе оседает непроходящая горечь. Поколение за поколением, как годичные кольца дерева, навсегда входят они в твою жизнь. В человеческий океан уходит выпуск за выпуском, а сколько связано с каждым из них…
Каждому из нас когда-нибудь встретилась прекрасная женщина. Помню, занималась у нас в спортивной школе художественной гимнастикой красивая девушка по фамилии Пушкарева. Девочка, — за глаза ее звал наш брат, боксеры. Утюги. С крепкими мускулами. Те, что боятся взглянуть на красавицу, а уж не то, чтобы при ней вздохнуть полной мерой. Мы приходили пораньше, чтобы увидеть их всех, ее главным образом, в движении. Потом, расступясь коридором, пропускали гимнасток в душ. И они пробегали, чтобы, чего доброго, мы их не сглазили. Она обычно выходила последней, шла не спеша, будто бы для того, чтобы дать себя оглядеть. В малиновом трико. Поскрипывали одетые на босу ногу сапожки. Улыбалась, блестя белыми зубами. Смешинка всегда стояла у нее в глазах, даже когда серьезна. И ямочки были на нежных щеках — ну, все, все было на месте у этой великолепной девочки по имени Марина. Знала ли она, что ожидаем мы именно этой минуты?
Однажды угодно было судьбе свести нас с этими красивыми девушками в одном показательном выступлении. В доме офицеров. Возле выходящей на второй этаж, прямо на сцену, винтовой лестницы мы бездельно толклись, переговариваясь с девчатами. Полураздетым, ожидать нам было прохладно, мы грелись «пуш-пушем» и боем с «тенью». Девчонки упражнялись с булавами и лентами. Потом мы начали плясать. Дошла очередь до меня — дурачась, я выдал одно коленце с полублатным выходом, которых в изобилии было у нас, у бывших жеушников. Одна из девушек нарочно сыграла на баяне «цыганочку» — ну как тут утерпишь? Хотел отделаться, правда, зачином, да вдруг сама Пушкарева Марина в лакированных сапожках пошла по кругу чечеткой. И неожиданно вызвала снова меня. Изрядно было дурачества, теперь я бы на такое ни за что не решился, а в те годы мне, пролетарию, терять было нечего. Боксерские туфли нам только выдали, они вполне были подходящими для этого момента: стук выходил четкий. Она шла мне навстречу и никак не могла прийти. Каблучки выпечатывали мелодию, великолепное тело смеялось и озоровало, чешские туфельки она держала в руках, по одной, и работала ими, будто скакалочкой.
