Да, но эта присказка уводила в сторону. В нерассказанной истории таилась для меня новая загадка.
— Скажи, Юрий, только по совести: красивая у меня жена? — брякнул хозяин как-то уж очень некстати. По-моему, ни к селу, ни к городу брякнул.
— Ты за этим меня позвал? — Елена Викторовна до кончиков ушей вспыхнула. Румянец на ее щеках был неровен. Как у… Как у Марины, в общем… И подняла она руки, чтобы поправить прическу.
Но что он хочет рассказывать? Причем тут жена?
— Я и говорю. А тогда она была еще красивее. Ей тогда было… Сколько тогда было, двадцать?
— Девятнадцать! Будто не знает! — Елена Викторовна смотрела на него с укоризной.
Я слышал у себя за спиной стонущий шелест дождя о стекло. И неодинаковые по силе порывы ветра. Стекло вздрагивает, на самой низкой ноте гудит под ударами ветра. Будто бранит кто-то родное дитя свое за непутевое действо.
— Подходит ко мне эта красавица и говорит…
— Не придумывай, ничего тебе не успела сказать: сделала только реверанс — ты и обрадовался, подхватил.
— Дамский вальс был, у них это, в мединституте. А она мне, правда, понравилась: изящная, легкая. Ну, это я по секрету, тебе только. Прошли круг — спрашиваю, как звать, она: «Вы не смогли бы…»
— Ну, не так же было, сам напросился… — смеялась Елена Викторовна.
— С удовольствием, говорю, какой разговор, — хохотнул Балтин. — Сам, веришь, дышать боюсь — вдруг передумает, скажет, пошутила или что-нибудь в этом роде. Ребята издали показывают большой палец: держись, игра стоит свеч… А жила она в Старом городе.
— На границе между Старым и Новым, в овраге, там недалеко церковь стояла.
Точнее бы сказать — у самой речки. В дни моей юности там, за ней, и я бывал не однажды.
За спиной у меня полыхали молнии, гром сотрясал балконные двери. Под звуки ненастья хорошо слушалось, и в междустрочье, в паузах, всплывали лоскуты, обрывки старых картин и связанных с ними радужных упований на будущее.
Две смазливые, плутоватые рожицы, одна над другой, выставились в приоткрытые двери детской комнатки. Балтин вскочил, устроил у них, там, радостный переполох. Вернувшись, некоторое время еще улыбался, переживал свою, родительскую любовь. Улыбаясь, изнутри светясь, глядел на меня со значением: грейся, командировочная душа, возле моего счастья.
— У нее, у Лены, соседушка был. Мишка Миллионщик. Прозвище, фамилии не знаю.
— Его никто не звал по фамилии, — уточнила Елена Викторовна.
— Он не давал ей проходу. Вот она и решилась, моя Елена Прекрасная, на подвиг…
