Немедленно все распродать, уехать и забыться хотя бы ненадолго…
В таком смятении духа и застал ее сын, вызванный телеграммой. Не снимая фуражки, прямо с рюкзаком за плечами, он бросился к ней.
— Что случилось, мама?
Сделав над собой усилие, она сняла с его головы фуражку, поцеловала в лоб.
— Иди умойся с дороги, сынок, ты весь в пыли. Давай рюкзак.
Сама того не сознавая, она пыталась выиграть время. Витя почувствовал это.
— Не хитри, мама, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — Вероятно, с отцом что?
Смотрел он серьезно и немножко печально, и Антонина Петровна — в который раз! — подумала, как незаметно сын вырос. Сдерживая вздох, тихо сказала:
— Ты уже взрослый, Виктор. Садись. Разговор у нас долгий…
За окном доцветал каштан. В открытую форточку ветерок заносил иногда осыпавшиеся лепестки — их лежало уже много на подоконнике и на полу. Чувствовался густой, приторно сладкий запах. В комнате было прохладно.
Виктору хотелось вскочить, прервать рассказ матери, закричать, что это неправда, что этого не может быть, но он только сильнее сжимал кулаки. Лицо матери, выражение ее глаз говорили ему больше, чем ее слова.
Ошеломленный, он мучительно пытался понять то, что произошло, обдумать, но мысли, едва зародившись, тут же падали в какую-то пустоту, а им на смену спешили новые, такие же противоречивые и бессильные.
— Уехать! — переспросил он у матери. — Можно уехать… Только куда и зачем? Уехать туда, где люди не знают… можно… Но от себя ведь не уедешь…
Виктор встал, распахнул окно. Антонина Петровна, не отрываясь, глядела на его странно ссутулившиеся плечи.
— Уехать и потом всю жизнь лгать людям… обманывать себя… — Он повернулся к матери и, глядя на нее, прошептал: — Отложим это на потом, мама. Потом подумаем… Сейчас что я скажу? Я не знаю, что сказать… совсем не знаю…
Он сделал шаг к дверям своей комнаты, остановился, хотел припасть к плечу матери. Но даже и перед ней ему стало стыдно вдруг своих слез, готовых вот-вот хлынуть из глаз. Он бросился в комнату, захлопнул дверь, упал ничком на кровать.
Антонина Петровна подошла к окну.
С каштана снежными хлопьями сыпались лепестки. Ими была усеяна земля под окном, подоконник, пол комнаты. А они сыпались и сыпались…
Настанет снова весна, и каштан опять расцветет. А может ли опять расцвести увядшая человеческая жизнь?
На этот, рожденный в глубине ее сердца вопрос, Антонина Петровна ответить не могла.
3
В доме у Кирилиных стояла гнетущая тишина. Антонина Петровна бесцельно бродила по комнатам, стараясь не звякнуть, переставляла с места на место посуду. Включила было радио, но, словно испугавшись шумного марша, тут же поспешно выдернула штепсель. За нею по пятам бродила белая кошка с черным пятнышком на носу — кошка хотела есть.
