— Да заткнись ты!
— А чего? пробьешься! Ты уж тогда нас с Максимы-чем не забудь.
— Да иди ты! — вскочил Горохов с угрозой.
— Ой, чур, лежачего не бить, — заверещал Вертинский. — Не испепеляй меня, Вася, взглядом. Дыши носом — успокаивает. Гут найт, бэби, мне на вахту скоро… — и Вертинский отвернулся к стенке.
— Трепло! — огрызнулся Горохов.
— …гороховое, — закончил Вертинский и деланно захрапел.
Горохов, не раздеваясь, бухнулся в койку.
Он пролежал минут двадцать неподвижно, злость немного улеглась, но сон не приходил. Этот Вертинский всегда за собой последнее слово оставит, и всегда крыть нечем. Но сегодня даже не в нем дело. В голове путался клубок беспокойных мыслей.
Сначала Горохов вспомнил «Ладожец». Там его соседом по каюте был матрос Павлов, такой же неторопливый, основательный, как и Максимыч. И что удивительно, Максимыч и Павлов никогда не встречались и не знали ничего друг про друга — а Максимыч почти повторил сегодня обидные слова Павлова насчет вещичек из Архангельска.
Горохов беспокойно заворочался. Почему ж это оба пожилых матроса думали о его будущем одинаково скверно? Или он, Василий, похож на кого-нибудь, такого безнадежного, или еще почему?..
Горохов вырвал из-под головы подушку, нагретую щекой, перевернул ее на другую сторону и прижался к прохладному полотну разгоряченным лицом.
Первый раз в жизни он так пристально оглянулся на себя и свое прошлое.
Ну пил он, Василий Горохов. Ну, подумаешь, не он же это придумал… Да и не так чтобы очень уж… так… попивал, когда на берегу приходилось… На свои же, не на ворованные… Это ведь легко судить, если сам не расположен… а ты попробуй… отвыкни… Плавать-то он начал на маленькой баржонке самоходной, в каботажке. Совсем еще мальчишкой, из детдома…
Да, Горохову в этом смысле не повезло. На том суденышке нашлась пара бездельников, списанных уже отовсюду, и выдавали себя они за морских волков и непонятых героев. Показались они Василию умными, романтичными, разочарованными, обиженными. Понравились они Василию. Начал подражать им, сам того не замечая. В их компании и распробовал водочки, и наслушался всякой ловко скроенной чепухи о шикарной жизни, настоящей морской дружбе и чести, когда последний рубль отдай другу, если у него душа горит. Чтоб было чем душу залить.
Некоторое время они повсюду таскали за собой легковерного парнишку, которому лестно было побыть, вроде бы на равных, в мужском обществе. А потом он надоел им, и они нашли себе какую-то новую забаву. Но к тому времени Горохов в них уже не очень нуждался. С их легкой руки он стал попивать, и представление о моряке, который на берегу должен быть обязательно «под мухой», так и осталось при нем. Начальство не очень поощряло такую линию поведения, но и не слишком наказывало: только что война кончилась, на флоте людей не хватало.
