— На какую радиограмму?
— Как на какую? На ту, что вы послали сразу после записки?
— Я ничего не посылал, — ответил Игорь Петрович почти шепотом.
— Как? после такой записки? ничего не посылал? да как же… Игорь Петрович? вы в своем ли уме? Женщина ведь тоже человек, и она все понимает, но в таком положении ей нужно вдесятеро больше внимания… Я своей писал с батареи, через день — письмо. И запечатывал. Отправляли редко, раз в месяц, а то и реже. Она получала сразу штук двадцать, а то и сорок. Потом рассказывала — разложу, говорит, по хронологии, сижу и читаю целую неделю… Как же вы так, Игорь Петрович… Бегите, срочно, отстучите… Люблю, скучаю, мечтаю о встрече, серьезно думаю о будущем, следующую стоянку обязательно приезжай, все обсудим… Что еще? Береги себя. Радируй здоровье, обнимаю, целую — да как же так можно, Игорь Петрович… Успокойте ее немедленно, а потом уж будете голову ломать над своим будущим… Вот, если хотите, я вам еще пример приведу, товарищ у меня…
— Николай Степанович, остальные примеры потом — я бегу.
И Карасев бросился к радисту.
Знаменский решил подождать старпома. Он сел в кресло у стола, закурил. Потом долго сидел неподвижно, с потухшей папиросой в руке. Карасева все не было. Но Знаменский уже, казалось, забыл о старпоме. Он думал о чем-то другом. Иногда, видимо, поток его мыслей встречал неожиданное препятствие. Он вскидывал вверх брови, словно собираясь задать вопрос: а почему бы и нет?… Потом ход его размышлений, вероятно, принял веселый оборот, и он улыбнулся незаконченной улыбкой, как улыбаются во сне.
— А что, в конце концов… бог не выдаст, свинья не съест… попытка не пытка, поживем — увидим… — Знаменский сказал это неизвестно кому, может быть — себе. Потом решительно подвинул блокнот старпома и принялся писать. Несколько листов полетело в корзину под стол, прежде чем две страницы вместили, наконец, результат его размышлений. Николай Степанович хотел достать конверт, открыл стол и тогда только вспомнил, что он не в своей каюте. Он взял готовое письмо и пошел к себе: И мы бы никогда не узнали, о чем так отрешенно размышлял Знаменский в каюте старпома, если бы не адрес, который он четко вывел на конверте: «Пароход «Ладожец», капитану Шубину».
