— Я не догадываюсь, я точно знаю.
— В таком случае я прошу вас изложить свою точку зрения. И — с такой же откровенностью, без экивоков.
— Хорошо, Николай Степанович. Я знал, что вы меня спросите об этом, только ошибся в последовательности вопросов. Должен вам сказать, вы зря приписываете себе пассивность, близорукость, ищете в своих делах непоправимые ошибки. Это вы зря — пока, во всяком случае, — зря. Вы так мало плаваете, что любые решительные шаги, предпринятые вами раньше, сказали бы только о поспешности, о необдуманности. Поверьте, я не утешаю вас. На море, без детального знания морской жизни, надо уметь торопиться медленно. Истина проверенная. Но всему есть предел. Пора начинать действовать, если вы уже чувствуете уверенность в себе. Не то вы привыкнете к тому, что творится здесь, и врастете в наши безобразия. Как, говорят, это случилось с вашим предшественником на «Оке». И будут вас за глаза звать не помполитом, а помпой, который накачивает сознательностью, а сам…
— Что сам?
— А сам пляшет под сомовскую дудку, делает вид, что на борту все спокойно… все нормально…
— Понимаете, Игорь Петрович, дело ведь не в дудке. Все сложнее…
— Я-то понимаю, Николай Степанович… Я-то понимаю. Но я не обязан требовать такого же понимания от матросов. Те рассуждают проще и прямее: помполит не замечает капитанского хамства, в машине у нас стармех ничуть не лучше Сомова на мостике, и не поймешь — то ли здесь торговое судно, то ли исправительная колония… И кроме того, Николай Степанович, молодые ребята терпят такое обращение до поры до времени. Помяните мое слово: если ничего не изменится на «Оке», когда-нибудь не избежать взрыва. Кто-то не выдержит, сорвется, и тогда не знаю сколько тонн объяснительной бумаги придется вам исписать.
— Н-да… может быть… Бумаги-то не жалко…
— Бумаги не жалко, Николай Степанович, это я тоже понимаю. Но придется объяснять, почему столько времени попиралось человеческое достоинство на пароходе «Ока». Почему хамы, в каком бы звании они ни были, не получили отпора. И так далее, Николай Степанович, не вам рассказывать…
— Н-да… об этом я уже думал.
— Ну и славно. А то я и сам еле сдерживаюсь, признаться. Сомов явно хочет вызвать меня на ссору, а ссориться мне как раз и нельзя. То ли Александру Александровичу дружок обо мне что-то шепнул… То ли сам он — с такой органической несовместимостью… Не знаю. Во всяком случае — находиться с ним на мостике и просто на одном гектаре мне уже не хочется… Это как раз тот самый случай, когда все может быть правильно по сути, а по форме — голое издевательство…
