В стороне от фарватера. Вымпел над клотиком | страница 59
И капитан отвернулся от штурмана.
Через пять минут Володя постучал в дверь и молча протянул Сомову журналы.
— Положи на стол.
— Есть. Разрешите идти?
— Иди. Да, ты приказал буфетчице принести обед?
— Сейчас иду к ней.
Сомов сделал движение плечами, словно ему стало тесно в собственной коже.
— Знаешь, Викторов, я, наверное, тебя убью… Может быть, даже сейчас… Да убирайся же!
Пообедав, Александр Александрович подобрел. Глаза его сонно сузились. Он нажал кнопку звонка — в дверях вырос тот же Володя.
— Проверь свои часы. Сейчас восемнадцать двадцать пять. Разбуди меня в девятнадцать тридцать, ровно. Понял?
— Есть!
— Что есть, голова и два уха?!
— Разбудить вас в девятнадцать тридцать.
— Разбудить любым способом и при любых обстоятельствах, понял?
— Будет выполнено, товарищ капитан. Можете на меня положиться.
В 19.29 Володя получил от вроде бы спящего Александра Александровича первый удар в живот. Володя не первый месяц плавал под началом капитана Сомова и уже научился кое-чему. Научился, например, пропускать мимо ушей отдельные слова и выражения своего капитана. Но Володя с детства не любил, чтобы его били ногой в живот, даже спросонья. Такой удар мимо ушей не пропустишь… Тогда Володя изменил тактику. Он зашел Сомову в тыл таким образом, что тот никак не мог его достать — и решительно дернул за штанину. Не открывая глаз и не просыпаясь, Сомов разразился трескучей очередью сквернословия. Береговой сон Александра Александровича — не чета его морскому сну. У причала капитан Сомов не терпел, чтобы его будили.
Немного поразмыслив и прикинув все «за» и «против», Володя вышел из каюты, поднялся на мостик и без колебаний потянул рукоятку судового гудка. «Ока» мелко завибрировала от собственного гуда.
— Что такое?! — задыхаясь, выкрикнул Сомов, влетая на мостик.
— Девятнадцать часов тридцать минут, товарищ капитан. Другого способа разбудить вас не было. Мне можно укладывать чемодан?
Александр Александрович недоверчиво посмотрел на Володю, потом на часы.
— Иди вниз и занимайся своим делом, — сказал он. В его глазах промелькнула тень любопытства и, кажется, намек на одобрение: лыбится, сукин сын, как паяц, а службу знает…
12
Кто не любит кофе, кто классическую музыку, кто не терпит белый стих, — Александр Александрович испытывал крайнее отвращение к составлению писем и деловых бумаг. Сама по себе бумага, чернила и процесс изложения мысли на бумаге вызывали у Сомова чувство физической дурноты и повышали кровяное давление. Он не сомневался, что умрет именно за письменным столом от сочинительских потуг.