Странным показалось только то, что люди «Оки»… как-то не гордились своим судном. У многих даже проскальзывало чуть ли не пренебрежение к «Оке», и почти каждый упоминал название какого-нибудь другого судна, на котором плавал раньше. Отметив в памяти эту неприятную странность, причин которой ему никто не сказал, Знаменский напористо продолжал выполнять намеченную работу. Он так увлекся, что вынес самые бесцветные впечатления о Лондоне: был на берегу всего два часа.
— Ну, товарищ помполит, как вам понравилась столица Великобритании? Какие противоречия капитализма поразили вас особенно сильно? — С этими, заранее подготовленными вопросами подошел к Николаю Степановичу капитан Сомов, как только морской лоцман сошел в катер и «Ока» легла на курс по компасу.
В эту минуту Николай Степанович с интересом рассматривал известковые дуврские скалы, еще различимые по корме. Сомов старался казаться радушно настроенным, хотя и не чувствовал к новому помполиту никакого расположения. Как всегда, Сомову было безразлично мнение помполита, но — как часто бывает — при виде нового человека появляются какие-то свои, новые, мысли по разным поводам. А раз у капитана Сомова появились новые мысли, он должен был их высказать. Слушатели у Александра Александровича — вахтенный штурман и рулевой — всегда под рукой. А сейчас на мостике болтался и помполит, обозревал британский берег и хляби небесные…
— Я хочу сказать, помполит, что в области человеческой любознательности существуют, как и во всякой другой области, свои законы, — продолжал Сомов, не дав Знаменскому ответить на вопрос. — Прежде всего, наша восприимчивость не беспредельна, безграничной восприимчивости не существует. Любой моряк вам скажет, что обострение восприимчивости происходит в первые три-четыре года плавания. А потом новые земли, новые порты почти не оставляют следа в сознании. Постоянная смена обстановки притупляет восприимчивость. И это естественно. Даже ребенок вертит калейдоскоп полчаса, час и устает. Заставьте взрослого крутить эту игрушку год — и он возненавидит изобретателя калейдоскопа, как личного врага. Примерно то же происходит с мозгом мореплавателя, только в этом случае не ищешь виновника, а просто перестаешь замечать окружающее. Естественная защитная реакция… Спросите меня, — рокотал добродушно Александр Александрович, — что интересного в Гаване, и сколько бы я ни напрягал свою память, я вспомню только пальмы перед каким-то дворцом, — то, что само лезет в глаза или запоминается само по себе, без усилий. Хотя в Гаване я был всего год назад. Конечно, вам на первых порах все будет казаться необыкновенным, любопытным, интересным, и вы из каждого плавания будете выносить массу впечатлений. Я вам даже завидую. Конечно, и о Лондоне у вас уже есть что вспомнить. Итак, помполит, не поделитесь ли впечатлениями, личными? — не без ехидства подчеркнул Александр Александрович.
