А как быть с добродушием? Ведь излишнее добродушие не подрежешь хирургическим ножом… А впрочем… Так ли уж оно угрожает будущему капитану? Сумел же он, оставаясь добродушным, справедливым и корректным, поставить на место Горохова. Сумел. Сумел, не изменяя себе, не впадая ни в грубость, ни в истерику. Удивительно, как Сомов не понимает таких вот простых вещей…
Конечно, капитан должен обладать твердой волей, настойчивостью, но это вовсе не означает, что он обязан развивать в себе качества, вызывающие в людях страх и отвращение.
Во всяком случае, Володя воспитывает из себя совершенно иной тип капитана. Никак не сомовский. Он будет полной противоположностью Александра Александровича. Он будет…
— Владимир Михайлович, на судне все в порядке. Немцы зовут обедать, — доложил Горохов.
Володя вздрогнул от неожиданности, возвращаясь из будущих бурь у Огненной Земли на мостик жалкого «Везера».
— Обедайте, потом подмените меня, — сказал штурман.
Горохов кашлянул и смущенно потоптался на месте.
— Мы уже пробовали… да буфетчик нас выгнал. По-моему, он хочет, чтобы вы обедали первым.
— Да? Ну ладно, раз у них так соблюдают субординацию. Оставайтесь здесь, следите за «Окой». В случае сигналов — бегом за мной. Бегом!
— Есть.
Володя спустился на ботдечную палубу, изуродованную пожаром. Стальные листы, раскаленные огнем и остывшие в неравномерном напряжении, причудливо изгибались под ногами. Потом он перешел на кормовую палубу, проваливаясь по колено в золу и обломки полусгоревших досок. Каждый шаг поднимал клубы пепла и угольной пыли. В столовую он добрался, уже очень похожий на трубочиста.
Стюард, развалившийся на стуле, тотчас вскочил и почтительно вытянулся.
— Мистер кэптейн! (Господин капитан! — отчетливо понял Володя). Обед готов, в буфете приготовлена вода и полотенце, — мысленно перевел Володя речь стюарда, но этот перевод строился в значительной степени на догадках, облегченных выразительной мимикой немца.
К сожалению, Володя терпеть не мог беглой английской речи. Он в училище кое-как сдал английский язык на госэкзамене, и с тех пор знания его в этом предмете не расширились.
— Я не капитан. Я штурман, и говорите, пожалуйста, медленней, — попросил он, покраснев оттого, что его назвали капитаном, и, главное, из-за неприятной необходимости разговаривать по-английски. Впрочем, невольный румянец смущения не смог пробить слой сажи и пыли на лице.
Помывшись при очень деятельном и ловком участии стюарда, Володя сел за стол. Вид тарелки горячего супа и пирожка вызвал у него легкую приятную дурноту, знакомую многим здоровякам: они всегда испытывают ее, когда берутся за ложку.
