В комнату вошел рыбачок. Хозяйка пригласила его:
— Ермолаич, с нами чай пить!..
— Спасибо, Настасья Ивановна. Пойду еще порыбачу.
— Гляди, не застудись, — сказала она с какой-то материнской заботой, строго и ласково. — Вон дождик пошел.
Как бывает в ноябре, все перемешалось в погоде. После снежной крупы вдруг полил крупный обильный дождь.
— Да ему все нипочем: ни дождь, ни снег — вот что значит деревенская жизнь, — лениво протянул Василий Петрович, и вдруг его осенила идея. — Слушай, уважаемый, продай нам щук, а?
Ермолаич усмехнулся:
— Не продаю.
— А почему? Деньги тебе не нужны, что ли?
— Деньги всем нужны.
— Я и говорю. Продай, я хорошо заплачу.
— Нет, — твердо сказал Ермолаич. — Рыба не продажная. Я бы подарил вам… — Он помедлил, подумал и решительно добавил: — Но не хочу.
— Тьфу! Да почему? Своим же рыболовам!..
Рыбачок прищурился на Василия Петровича веселым озорным глазом, усмехнулся:
— Какие вы рыболовы!..
— А кто же мы по-твоему?
Ермолаич не ответил. Он смотрел в окно. Потом негромко сказал, уже обращаясь к хозяйке:
— Пузыри на луже…
— Что, милок?
— Говорю, вон пузыри на луже.
Перед крыльцом натекла мутная лужа, и от капель дождя на ней вздувались и лопались крупные пузыри.
— Раз пузыри лопаются, стало быть, дождичку скоро конец, — сказала хозяйка.
— Вот и я думаю — не долго ему шуметь. — Ермолаич еще раз усмехнулся и вышел.
— Ну и народ! — Василий Петрович вздохнул и услышал слабый треск. — Не годятся мне брюки-то, — сказал он, ощупывая пояс — Не та мерка.
Женщина ничего не ответила. Только посмотрела на разомлевшего гостя каким-то странным взглядом: не то с сожалением, не то с насмешкой.
— Толя! — крикнул тот. — Дай папиросы.
— Намокли они, Василий Петрович!
Вошел бакенщик и предложил самосаду.
— Толя! Дай зажигалку! В куртке, в кармане.
— Нету, Василий Петрович, в карманах.
— Как нет? Куда же она делась?
Он отправился в кухню, обшарил карманы.
— Что за черт! Выпасть не могла, слишком тяжелая… Этот Ермолаич с моей курткой возился… Шут его знает…
Он не закончил своей мысли.
— Нет, вот она! В брюках!
Василий Петрович вернулся в комнату, закурил и почувствовал, что жизнь прекрасна.
Прости, небесное созданье,
Что я нарушил твой покой…
Довольно гудя себе под нос, он подошел к окну. Солнце, наконец, вырвалось из-за туч — и все разом ожило. Река стала прозрачно-синей, а лес словно приблизился и потеплел.
— Да, у вас тут недурственно!.. — весело воскликнул Василий Петрович. — Живете, как дети природы. А захотелось в театр или музыку послушать, — пожалуйста, приемник!
