— Знакомьтесь, Михаил Александрович, это мой старый приятель Василий Романович Сохатый, приискатель из приискателей.
Сохатый, познакомился с инженером и сел в широкое дубовое кресло.
— Какими судьбами, Романыч?
— Да по делу… — уклоняясь от прямого ответа, проговорил тот.
Сохатый сидел, откинувшись на спинку. Аргунов и Коточков закурили табаку из объемистого кисета приискателя.
Аргунов справился о здоровье Сохатого.
— Здоровье, куда оно денется, здоров. Живем да здоровьице бережем, что нам больше делать! — пошутил приискатель.
— Ты как-то, я помню, жаловался на сердце? — спросил Аргунов, хитровато прищурившись на Романыча.
Приискатель насторожился.
— На сердце? — переспросил он. — Нет, сердчишко у меня здоровое.
Он осторожно одной рукой отставил тяжелое кресло в сторону и прошелся по комнате. «Однако силен этот Романыч», — подумал инженер, мысленно взвесив дубовое кресло.
— Вот это черт! — приискатель с удивлением остановился. — Когда же это ты забил такого? А я и не слышал…
Сохатый стоял, чуть согнувшись и склонив набок голову, и смотрел на громадную шкуру медведя.
— Наверное, из этой трехстволки? — Он показал на красиво гравированное ружье штучной работы.
— Из нее.
— Вы еще и охотник, Николай Федорович? — проговорил Коточков.
— Да.
— Действительно, чудесная шкура!
— О! Федорович — охотник знаменитый, его вся тайга знает. Ружьишко, однако, бьет здорово, — похвалил трехстволку Сохатый и осторожно снял ее с рогов.
— Помню, как в прошлый год, прямо в лоб изюбрика своротил, красота одна. А этого когда ты подстрелил?
— Да вот, когда последний раз на Канар ездил.
— Здоровый черт! Сколько?
— Четырнадцать четвертей.
— Как, одному пришлось?
— Одному.
— Хорош загривок-то, смотри какой, как у иноходца твоего, чалого. — Он так же осторожно повесил ружье на прежнее место, чиркнул спичкой и, прикурив угасший окурок, сел поближе к Аргунову.
Тот ждал, когда заговорит приискатель. Он уже догадывался, зачем пришел его старый друг. Большая котомка говорила о многом.
— Вот я к тебе, Федорович, — артелка послала. Поди, говорят, к управляющему, пусть он разберется в наших артельных делишках. Я и пришел вроде делегата. Осенью подошли к золотишку. Да, знаешь, побаиваюсь я почвенной водички, не ухнул бы разрезик. Аммонала на вскрытие шурфов сожгли черт знает сколько. Не погибло бы все.
Сохатый говорил рассудительно, спокойно и останавливался на каждой мелочи, которая как-то может помешать в большой работе. Умные, с хитринкой глаза его чему-то улыбались.
