На похороны гардистов, убитых в этом бою, съехались жандармы и глинковцы трех соседних местечек. Все делалось быстро, с оглядкой. Семьи убитых на специально присланных машинах вывезли в Банска-Бистрицу.
Уезжая, гардисты повесили старого маляра Матуша Гронку, который, не сдержавшись, выпалил на похоронах:
— Всем им туда дорога!
Представитель из Братиславы пообещал жителям перед отъездом, что через день-два сюда приедут специалисты по расследованию, и тогда таких виселиц будет больше.
— Мне очень жаль нарушать цикл работы вашей лесопилки, уважаемый пан, — обратился он к главному инженеру мебельной фабрики, который стоял без шапки, как и все жители, согнанные на площадь к месту казни маляра. — Но я уже сейчас советую вам переключиться на изготовление виселиц. Только виселиц. — И цинично добавил: — Их можно даже не полировать…
Бледный инженер только мял в руках свою шляпу.
— Вы меня поняли, пан инженер? — повысил голос представитель.
— Мое дело пилить, строгать, резать, — учтиво склонив голову, ответил тот.
— Резать! Резать! Теперь только резать! — закричал тисовский служака, садясь в машину.
«Ну что ж, — вздохнул инженер, — если пришла лора, придется вас резать, как диких опасных зверей».
На лесопилке он сразу нашел шофера лесовоза и сказал ему:
— Зови Владо или Козачека со всем отрядом. Пусть партизаны заставят старосту снять повешенного, чтобы похоронить со всеми почестями, как героя, пострадавшего за народ.
— А, может, мы сами? — несмело спросил шофер, молодой, горячий парень. — Чего уж теперь их бояться!
— Нам-то они не страшны, мы уйдем в горы и все. А как быть с женщинами, со стариками и детьми?
— Прости, Яро, не подумал, — повинился шофер. — К партизанам мне ехать на авто?
— Садись на мотоцикл и через двадцать минут будешь на заставе Егорова.
Утро наступило тревожное, томительное. Хотя представитель Братиславы и пообещал специальных расследователей прислать лишь через день-два, но люди ждали «черных воронов» с минуты на минуту. И все-таки на похороны повешенного маляра пришли даже из окрестных деревень.
Ночью со старостой и фараром подпольщики провели специальную беседу. Староста разрешил снять труп повешенного, а фарар спозаранок отпел его и позволил хоронить на католическом кладбище. Сам же, сославшись на недомогание, ушел замаливать свои грехи перед Йозефом Тисо, президентом и первым фараром страны. В слезной молитве своей он выражал надежду, что господь бог и президент простят ему, ибо оба прекрасно понимают, что с партизанами шутки плохи.
