Улыбнулся не ожидавший такой смены настроения незнакомки и Денис.
— Ну и правильно, что перестала. Глупая ты. Хоть и ученая, — добавил он, показав на висящую над входом в здание броскую вывеску: «Мариинская женская гимназия».
— Смешной вы, какая же я ученая? Ученые очень-очень много учатся и очень-очень много знают, а я всего-навсего гимназистка. Вот когда закончу гимназию, а потом университет, как мой папа…
Говоря, она шла к стоявшему за оградой Денису, и на тонком зарумяненном на ветру нежном лице ее играла дружеская улыбка. Подойдя к ограде, она оперлась о нее свободной рукой в белой перчатке и пристально вгляделась в широконосое, лобастое лицо незнакомца.
— Вот вы какой.
— Какой?
— Не знаю, — пожала она плечом. — Мой брат очень красивый, но страшно злой. Я не знаю почему — у нас дома все добрые, даже Марфа, — но он страшно злой. Может быть, потому, что красивый? Говорят, что красивые всегда гордые и потому злые. А я его очень люблю. Он такой умный, смелый, и… всегда ужасно боюсь. А вы совсем другой. Совсем-совсем. Вы знаете, почему я плакала?
— Нет.
— Потому что я большая трусиха. Все девочки ушли домой, потому что революция и занятия не состоялись, а я осталась, потому что я ужасная трусиха. Если бы я знала, что сегодня будет такое твориться… Ну почему нам не сказали вчера? Вы не знаете, это и завтра будет такое?
— Не знаю.
— Впрочем, что может быть еще хуже. Разве может быть что-нибудь еще хуже?
— Не знаю. Может, и будет, — недовольно отрезал Денис.
— Да? — искренне удивилась та.
— Факт, может. Думаешь, буржуи молчать будут, если у них фабрики отбирать станут? У тебя сумку отними — и то орать станешь, а то — фабрику!
— У нас нет фабрики, — просто заметила незнакомка.
— Правда? — обрадованно переспросил Денис. — Твой отец ученый, да?
— Нет, он помощник городского головы. В думе. Я так боюсь за папа́. Он еще позавчера ушел в думу — и что с ним…
— И мой тоже, — вздохнул Денис.
Несколько секунд они молча изучали друг друга. Теперь Денис мог хорошо разглядеть девочку. Глаза у нее оказались не просто темными, а синими-синими, как вечернее небо. И нос — ровненький, аккуратненький, что у Клашки, младшей его, Дениса, сестренки. И губы красивые — тонкие, а в середине припухлые…
— Какой холод! Вы даже дрожите, правда?
— Ага, холодно.
— И мне. Ужасно противный ветер. Скажите, вы сможете проводить меня домой? Я была бы вам так благодарна…
— А ты где живешь?
— На Никольской. Это не так далеко, но я страшно боюсь одна. И Марфа за мной не пришла… Вы проводите?
