А принес получку домой, притаив за пазухой новенькие похрустывающие бумажки, посмотрел, как мать, бережно разглаживая пятисотенки и сторублевки — отцовскую получку, — выкраивает из них на хлеб, на керосин, Анке на какую-нито обувку, устыдился, выложил на стол все до последней бумажки.
Верочку Денис застал за глаженьем.
— Денис! Наконец-то! — бросив утюг, обрадовалась она ему, но спохватилась, поставила горячий утюг на конфорку. — Боже, я думала, с тобой что-то случилось. Мне столько надо сегодня сказать тебе… Как хорошо, что ты пришел! Хочешь чаю?
— Нет, я уже завтракал.
— Какой ты молодец! А вот я глажу. Марфа говорит, что мне надо учиться не только гладить, но и стирать, иначе мне будет очень трудно. Ты знаешь, сколько я белья перепортила? И вот руки… — Она показала ему обожженные в нескольких местах тонкие белые пальцы и сама внимательно осмотрела их. — А ma tante[1], то есть моя тетя — правда, она никакая мне не тетя, а просто мамочкина знакомая, — она говорит, что у меня музыкальные руки и надо их беречь. Но это потом. Денис, сегодня такой чудесный день, и я непременно хочу провести с тобой этот день где-нибудь на воздухе… Давай поедем за город? Ты не против? Я должна многое рассказать тебе. Я хочу, чтобы этот день остался у нас навсегда в памяти. Ведь мы друзья на всю жизнь, что бы с нами ни произошло, правда? Сейчас я доглажу кофточку, и поедем!..
Верочка болтала без умолку, а Денис, сидя подле нее, глуповато улыбался своему счастью и, не придавая значения ни возбужденной Верочкиной болтовне, ни выдумке с поездкой за город, приняв последнюю за обычный каприз, жалел только об одном, что и на этот раз не смог привезти ей с Марфой гостинца.
8
Трудно сказать, что именно в этот чудесный весенний день испытывал Денис, шагая рядом с Верочкой: гордость ли за свою нарядную и красивую подружку или другие, более нежные чувства, но лучшего дня, чем этот, Денис не знал во всей жизни. Словно счастье в один день решило вознаградить его за все тяжелые и безрадостные годы. Хотелось, чтобы и Верочка была такой же счастливой с ним, как он сам, сделать для нее что-либо хорошее, необыкновенное… Но не было узелка с харчем, чтобы одарить нищенку, не на что было угостить Верочку, не было холодного ветра и грязных луж, чтобы защитить или перенести ее, не было ничего, что могло бы помочь ему сделать приятное для нее, развеселить, осчастливить. И досадовал, казнил себя всякий раз, когда не он, а она замечала что-нибудь интересное, или рассказывала какую-нибудь смешную историю, или затевала веселую шалость. А он ничего не мог ни первым заметить, ни выдумать и только все боялся наскучить ей.
