— Принесла?
— Ага, принесла, тятя.
— Вот сама себя и пори.
5
И все же фальшивка была делом рук пакостного Никитки.
Ласковый и тихонький в семье, Никитка мгновенно преображался, едва попадал в компанию своих сверстников, барачных и соседских мальчишек. Здесь он был отъявленным драчуном и заводилой, грозой и кумиром всей босоногой гвардии, не знающей от него ни отдыха, ни покоя. Его железные кулаки не давали спуску даже тем, кто был гораздо старше и сильнее его. Часто в неравных схватках ему разбивали нос, губы, возили по земле и били ногами, но только пуще сверкали яростью Никиткины глаза, скрипели белые, что снег, зубы, и молча, как настоящий волчонок, бросался он на преждевременно торжествующего противника, пока наконец тот, обессиленный и сломленный духом, не пускался в паническое позорное бегство. Но и тогда Никитка не оставлял обидчика. Его крепкие голенастые ноги настигали беглеца, и битва продолжалась до тех пор, пока враг целиком не признавал себя во власти Никитки. Только тогда руки победителя отпускали поверженную в прах жертву, агатовые глаза теряли злой блеск и обретали прежнюю веселую диковатость.
Несмотря на свои семь лет, ростом Никитка отставал всего на полголовы от Дениса, был крепко и ладно скроен, лицом в мать, былую красавицу, и горяч в отца. В школу этой зимой Никитка не ходил из-за худой обувки и одежонки. Да Никитка и не жалел об этом, грамота его не прельщала.
Регулярная и скучная читка газет изрядно надоела Никитке, не любившему никаких читок, кроме тех, где рассказывалось о войне, о хитроумных и храбрых полководцах, о чем довольно часто Денис читал в купленных им на толкучках старинных книгах. За газетной же читкой Никитка зевал, ерзал, тайком щипал дремавшую у матери на руках Клашку, за что получал от отца увесистые шлепки, и первым выскакивал из-за стола, как только кончалась читка. Никитка долго думал, как избежать этой мучительной и нудной затеи отца, но ничего толкового в голову не приходило, а просто удрать — не избежать порки. И вдруг мысль написать на почту письмо и отказаться от «Саратовских известий», а еще лучше переадресовать газету кому-нибудь ослепила немудрящий Никиткин ум, способный больше на пакости, чем на добрые дела и науку. И Никитка помчался к своему верному другу и «начальнику штаба» Прошке.
Единственный сын пономаря затонской церкви Прошка Жуков, худенький и слабосильный мальчик, старше Никитки года на два и выше его на полголовы, был большим баловнем в семье и объектом зависти и издевок детской бедноты, не дававшей ему проходу даже вблизи церковной ограды. В прошлую весну, когда состоялось его знакомство с Никиткой, Прошка уже учился в первом классе гимназии, ходил в новенькой с блестящими медными пуговицами синей шинели, шапке с гимназическим знаком и с новеньким кожаным ранцем за спиной. Но, увы, все это не только не радовало, но даже огорчало Прошку. И шинель, и шапка с кокардой, и ранец только дразнили завистливые глаза сорванцов и голодраных обидчиков, не дававших «пономарю» ни отдыха, ни покоя. Прошка хитрил, менял пути следования: в гимназию, задаривал особо опасных преследователей, но и это уже мало помогало ему: гостинцы родителей были с каждым месяцем все скупее, а преследователей и «защитников» — все больше. И жизнь Прошкина стала бы ему горше редьки, если бы не одно случайное знакомство…
