Полувековой традиции речников пришел бесславный конец.
Но не успел отшуметь случай на пирсе, как новое событие потрясло затон.
В этот день Денис, отшабашив в свое законное время, отправился в механический посмотреть на только что пущенный в работу новый диковинный станок. Неожиданный шум, женские голоса и крики заставили обернуться Дениса. Из-за длинного кирпичного корпуса жестяницкого цеха появилась целая толпа женщин: маляров, судовых мойщиц, подсобников. Все они о чем-то кричали, ожесточенно размахивали руками и, кажется, готовы были учинить погром всему затону. Колонну завершали молодухи. Последние шли молча, стыдливо озираясь по сторонам и пряча в платки смешливые лица.
Денис повернул от механического и отправился за колонной. У заводской конторы уже толпился народ, и тоже в основном бабы. На высоком крыльце, как на трибуне, стояли конторские служащие, и рослая, под стать тете Моте, грудастая женщина выкрикивала в толпу:
— И что ж это деется, бабоньки: жалованья второй месяц не платят! Кому такая новая жизня нужна? Слыхали: банковские бастуют, за границу утекли некоторые, а мы за что должны страдать, бабоньки? За что голодом сидеть, я вас спрашиваю?..
Бабы шумели, требовали от служащих получки, грозились побить конторских. Страсти накалялись, толпа росла, подобно поднятым вешним водам, готовым вот-вот прорвать плотину и смыть, уничтожить все в безрассудном своем потоке. Еще один дикий, отчаянный вопль — и в окна полетели комья земли, камни, и вся толпа хлынула на крыльцо, стиснулась в узких дверях конторы. Звон битого стекла и треск ломаемого дерева примешались к общему реву потерявших самообладание женщин, не знающих, на чем выместить свое горе. Денис, прижатый к стене, видел мелькавшие перед ним растрепанные головы, страшные невидящие глаза и руки, руки. Руки, которые умели ласкать, заботливо причесывать упрямые детские волосенки, ухаживать за больными, — эти руки теперь избивали тощего мужика-конторщика, швыряли железо и камни в разбитые окна, искали себе все новые жертвы. И вдруг пронзительный, что буксирный свисток, отчаянный вопль покрыл гомон:
— Мужики пруть! Спасайтесь, бабоньки!
Толпа на секунду окаменела и с воплями, воем и стоном бросилась врассыпную. Бабы, путаясь в юбках, сбегали с крыльца, выскакивали из растерзанных окон, в панике мчались к стапелям, к Волге. А за ними с улюлюканьем, свистом и хохотом бежали усатые, бородатые мужики, веселые безусые парни. В одну минуту конторский двор опустел, как после ливневой бури, и только несколько жертв, пострадавших от бабьих рук, ворочались в грязи, пытаясь подняться, охая и помогая друг другу.
