В один из теплых ноябрьских дней вновь назначенный инженер, бывший судовой механик «Елабуги», в тесном сопровождении всего экипажа парохода и пестрой толпы зевак сошел на пирс и направился вдоль него в сторону баржи. Инженер был изрядно пьян. Однако шел он с достоинством, приличествующим его новому положению, старательно поддерживаемый под руки пароходным начальством, и имел вид человека, совершившего по крайней мере немалый подвиг.
Собственно, оно так и было. Установка на корабле машинного вала всегда считалась делом огромной важности и обставлялась весьма торжественно и солидно. Совершалось же это таинство не иначе как в присутствии механика парохода, хотя бы за ним надо было гнать лошадей верст за сорок — механики судов обычно не участвовали в ремонтах и после навигации отсиживались до весны в своих деревушках. Все это было пустой традицией, лишней тратой времени на поездки и поиски часто загулявших механиков, но не вызывало ни у кого ни удивления, ни упрека. На «Елабуге» был уже другой механик, но «бывший» не пожелал уступить славы своему преемнику и установку вала произвел сам.
Понимая торжественность момента, с благоговением смотрела на процессию и бригада котельщиков. Кое-кто по старой привычке даже сдернул картуз, приветствуя именинника. Поравнявшись с бригадой, виновник торжества, видимо, вспомнил о других своих высоких обязанностях инженера и круто повернул к барже. Бригадир Прохорыч клубком скатился со стапелей, замельтешил перед вновь испеченным инженером, таращившим глаза на многочисленные, уже готовые пластыри.
— Чья это?
— Купецкая… господин-товарищ Иван Маркович, — не зная, как лучше величать «нового», залебезил Прохорыч. — Ране купецкая была, ноне совецкая, полагать надо. Третий месяц латаем, а все один хрен, господин-товарищ Иван Маркович…
Но тот осадил Прохорыча выразительным жестом, выжидательно протянул руку. Догадливые мастеровые сунули ему в раскрытую ладонь поверочный молоток, и инженер неторопливо, слегка покачиваясь, подошел к барже. Мутный от хмеля, опытный глаз придирчиво пробежал по пластырям, задержался на одном из них, и молоток дробно застучал по заклепкам. Побарабанил и по железному брюху посудины, вернулся к мастеровому.
— Дерьмо! — коротко заключил «новый».
— Это точно, — согласно подхватил Прохорыч. — Уж хуже некуды. Такая дерьмо баржонка… Ее латаешь, а она — чтоб ей пусто! — текет. Ее опять латаешь…
— На кой бес латали? Ее же всю ржа поела. В утиль ее — и вся сказка!
