По улице громче и громче раздавался дробный топот. Через некоторое время они увидели силуэты людей. Это проходил патруль с задержанными в городе, а через минуту, высекая подковами искры, промчался конный. Паршин с Надей стояли молча. Когда шаги патрульных стали затихать, Надя шепотом спросила:
— О чем ты хотел сказать?
— Вот об этом…
Он привлек к себе ее голову и заглянул в поблескивающие глаза.
В ответ она крепко прижалась к нему.
Этой же ночью совет укрепрайона издал приказ о срочной эвакуации города. Раньше всех в движение пришла станция. Она словно поворачивалась, сотрясаясь от гула громыхающих составов, гудения паровозов, лязга и скрежета стрелок, вагонов. Все пути были заставлены товарным порожняком.
Ранним утром по улицам города к товарному двору, к железнодорожным платформам пакгаузов потянулись груженые подводы. Днем, когда Устин вернулся из разведки, его взгляду представилась картина спешной эвакуации. Он видел, как около настежь распахнутых дверей учреждений вырастали ярусы ящиков, столов, шкафов. Их тут же разбирали и растаскивали грузчики по телегам. Чем ближе к вокзалу, тем громче шумели людские голоса, громыхали телеги, щелкали кнуты, со свистом рассекая воздух, то здесь, то там раздавалась яростная брань возчиков. Нагруженные сверх всякой меры повозки роняли громоздкие ящики, бочки, а едущие вслед сдвигали их на край дороги, опрокидывали в канаву, и они оставались там лежать. Вскоре транспорт пошел в два ряда. По улице летели клочья бумаги, в воздухе поднимались вихри пыли, насыщая его так густо, что, казалось, пойди сейчас дождь — на землю польются потоки грязи.
В дверях штаба Устина встретил Паршин и, бросив на его плечо руку, поспешно увел за собой. Лицо Паршина было возбужденно, движения торопливы. Он то и дело оттягивал пальцами воротник гимнастерки, словно тот давил ему шею.
— Давай сюда!.. Садись! — Он закурил и, показав пальцем на лежавшую на столе карту, спросил: — Где?
Устин достал записную книжку и, наклоняясь над картой, ответил:
— Обловку казаки миновали, идут через станцию Чакино, большаком на станцию Сампур.
Паршин, выпустив клубы дыма, провел спичкой по названным, пунктам, ожесточенно стукнул рукой по столу.
— Да. Дело серьезное. Казаки от нас в одном кавалерийском переходе.
Вызвав помощника, Паршин приказал держать роту в полной боевой готовности, а сам уехал в совет укрепрайона за последними указаниями.
Там он встретил Соколова. Комбриг был на этот раз с небритыми, щетинистыми щеками. Серые, выцветшие глаза смотрели из-под нависших бровей неприязненно и отчужденно. Во всем лице его чувствовалось что-то колючее и жесткое. Он стоял за столом, разглядывая прозрачную пластинку своего планшета, и, когда вошел Паршин, посмотрел на него исподлобья и, как показалось Паршину, иронически. Паршин отозвал в коридор заведующего отделом пропаганды губкома Филатова и, нервно теребя пуговицу его пиджака, сказал:
