— От беды, брат. Побили нас казаки под Коленом.
— Да, слыхал, — сокрушенно покачал головой Груздев и размышлял вслух: — Что станем делать? Видишь, что написано. На-ка вот, почитай, — придвинул он розовые листки, на которых вверху крупными буквами было напечатано: «Воззвание». — Рад я тебе, Устин. Явился ты кстати. Тут одному незнамо что делать.
Устин окончил читать и задумался. Груздев шумно вздохнул и вопрошающе смотрел на него.
— Где мужики? — спросил Устин.
— В поле.
— Оружие есть?
— Ни у кого, кроме как у меня, — пожал плечами Груздев.
— Может, у кого окажется на этот случай?
Петр Васильевич развел руками.
— Давай соберем собрание, — посоветовал Устин.
— В набат вдарим?
— Не надо полошить народ, а то бабы заголосят, растревожат мужиков. Ты пошли в поле и накажи — пусть все бросают и идут сюда. Мол, собрание важное, к спеху. А мы по-ихнему, так-то, мол, и так-то, а там их добрая воля.
— Ладно, — согласился Груздев и, выглянув в окно, крикнул: — Мотька!
К окну подбежал русый мальчик лет девяти. В подоле длинной холщовой рубашки он держал бабки.
— Мой, — улыбнулся Груздев и тут же, нахмурясь, заходил по комнате. — Ветром несись в поле, — приказал он сыну, — скажи: председатель кличет всех мужиков на собрание безотлагательно, так и скажи: безот-лагательно. Пусть все бросают и идут.
— А бабки? — пропищал плаксиво мальчик, как будто у него собирались их отнять.
— Складывай сюда, целы будут.
Мальчик сложил на подоконник кости и вихрем понесся через дорогу.
— Ты не извещен… Мать-то твоя, Устин…
— Знаю, Петр Васильевич, тяжело слушать.
— И скажи ты на милость — не хворала. На печи как лежала, так и остыла.
Наступило тягостное молчание. Груздев положил Устину на плечо руку.
— А Ерка-то Рощин, отходился.
— Да-а… Видел я его могилу… Жалко…
— Всем селом провожали, — Груздев вздохнул, — человек был… великой души человек. За правду погиб, за народ.
— А детишки его?
— Детишек содержим. Ну-у, в обиду не дадим. Вырастут — в люди выйдут. А теперь, пока мужики соберутся, зайдем на час ко мне.
— Петр Васильевич, не взыщи, я потом к тебе зайду. Мне хотелось сейчас завернуть к Натахе Пашковой… О Митяе узнать… — соврал Устин.
— Да! — воскликнул Груздев. — Погоди! Ты разве о нем ничего не слыхал?
— Нет. А что? — смутился Устин.
— В ту же ночь, как мы разошлись, его ровно корова языком слизнула. О тебе я мужикам и матери твоей рассказал.
— Как она, — перебил Устин, — моя мать-то?
— А ничего, хорошо этак… Я с Зиновеем и Климом ходил, толковал. Ну, всплакнула она… мать ведь. Утешили. Больше боялась, не попал ли ты, как Ерка, ну, а потом — ничего. А вот о Пашкове… — Груздев понизил голос, — мне, Устин, так сдается, убег он, сукин сын, с беляками. Круженый он. Ты как думаешь?
