— Ей-богу, Петр Васильевич, и вы, граждане, хлеба у меня в обрез…
— Пашков! — предостерегающе крикнул Груздев.
— Но я же не против, — струхнул Пашков, — я же с радостью. Но ведь на семена оставить надо? Надо. Себе надо? Надо. Но раз требует власть, что же, я повезу. Только прошу вас за ради бога погодить денька три… Я отвезу… мне занять… Да ей-право, Петр Васильевич!
— Тьфу. Брехло, сукин сын! — не выдержал продармеец и стукнул прикладом о пол.
— Пашков, — ответил Груздев, — не изводи ты людей, не прикидывайся, не дурачь нас и не срами себя. Нам время дорого. — Он тяжело опустил на стол руку. — Сроку тебе до вечера. Понял?
— Понял, — глухо ответил Пашков.
— Повезешь?
— Повезу.
— Ну, и все.
Но Митяй решил схитрить. Сегодня вечером он отвезет только часть хлеба, с остальным еще два дня поволынит, а там будет видно. Но только он об этом подумал, как начальник продотряда положил на стол бумажку.
— Подпишитесь.
— Что это? — вздрогнул Митяй.
— Обязательная подписка, — ответил Груздев.
— Я повезу! — взмахнул руками Пашков.
— Подпишись, — потребовал Груздев, стуча пальцем по бумажке, — что к вечеру хлеб отвезешь и квитанцию предъявишь в комбед.
Митяй нехотя взял карандаш, послюнявил и нервным почерком вывел свою фамилию.
Продармеец вновь вскинул на ремень винтовку, пошел за товарищами.
— Погоди! — крикнул Митяй Устину.
— Ну?.. — обернулся Устин.
У Митяя дрожал голос. Он вытер рукавом вспотевший лоб и злобно сказал:
— Я знаю… За Наташку счеты сводишь, сволота. Но, помяни мое слово, голову ты себе сломишь.
Митяй отыскал самое больное и самое уязвимое место Устина.
— Стервец ты! — ответил Устин и, покачиваясь, вышел из хаты. Он догнал товарищей.
Митяй, оставшись один, не находил себе места. Он пытался придумать еще какой-нибудь повод, чтоб оттянуть сдачу хлеба, но понимал: теперь ему сделать ничего не удастся. Надо идти запрягать лошадь. Но как только он представил себе, что с него требуется еще девятнадцать мер, он вскакивал, начинал метаться по хате, материться и проклинать весь свет. Он придумывал различные способы уязвить, унизить Устина, посмеяться над ним. Вбежала Наталья, взволнованная, встрепанная, в кое-как повязанном платке.
— Ты чего? — встревожился Митяй.
— У отца твоего хлеб нашли… весь отобрали… — запыхавшись, сказала Наталья.
— Кто?!
— С города полномочный, красноармейцы, Зиновей, Семен Быков и Ерка Рощин, а мужики, Семка да Аким, помогали… Караул поставили… Отец сам придет, расскажет.
