В кабинет вошел человек в военном и доложил:
— Явился по вашему приказанию.
— Дайте в распоряжение командира взвода товарища Хрущева отряд, — показал Холодов на Устина, — и выдайте винтовки для проведения военных занятий. Приступайте, товарищ Хрущев, а вечером зайдете ко мне. А мы с вами, — обратился он к Паршину, — проедем на Задонское шоссе. Вам необходимо познакомиться с рельефом местности и знать, как и где должна быть организована оборона.
Когда Устин вышел из кабинета военкома, в большой комнате стояли молодые ребята и выбирали винтовки. И каких тут не было — и австрийские, и берданы, и тяжелые «гра», и американские винчестеры.
Парень в старой мерлушковой шапке и ватной стеганке вынул затвор из русской кавалерийской винтовки и, направив ее на свет, посмотрел в ствол.
— Раковина, — сказал он, — но зато винтовка своя. С ней ловчей, — и стал привязывать к ней веревку.
К Устину подбегали добровольцы из заводских рабочих, оправляя на ходу рубахи.
— Выходи на улицу строиться, живо! — крикнул Устин и направился к выходу.
Через минуту на улице, ломаясь и растягиваясь, строился в две шеренги отряд. Устин внимательно всех осмотрел и, пройдя вдоль строя, подал команду:
— Равняйся!.. На первый, второй рассчитайсь!
По шеренге, словно по клавиатуре, торопливо побежал разноголосый, отрывистый счет: «Первый, второй, первый, второй…»
«Знают», — улыбнулся Устин и скомандовал:
— Нале-во! Ряды вздвой! Шагом арш!
Но стук шагов рассыпался дробно, и уж на ходу ребята исправляли ряды. Шли не в ногу. Устин поморщился и недовольно проговорил:
— Каша. А ну, запевай!
И снова раздался знакомый мотив и знакомые слова, возвышенные, зовущие:
Сами набьем мы патроны,
К ружьям привинтим штыки.
Пели солдаты, и пел с ними Устин, во весь голос, самозабвенно.
Подходя к площади Третьего Интернационала, он вдруг услышал, как взвилась старая солдатская «Чубарики-чубчики», и невольно рассмеялся. Ему вспомнилась армейская служба, товарищи и командир эскадрона Дубина.
— Взвод, стой! Кто там замешкался? Команду слушать надо. Садись!
Отряд расположился на середине плаца. Молодые бойцы рассматривали командира с таким вниманием и любопытством, словно ожидали, что он вот-вот скажет сейчас самое важное для них.
Раскурив цыгарку, Устин опустился на землю, подозвал к себе веснушчатого паренька, взял у него винтовку и посадил рядом с собой.
— Тебе сколько годов?
— Скоро восемнадцать.
— Батька есть?
— На германской пропал.
— А ты не боишься?
