Пашков на лету поймал слово Груздева и, зло глянув на него, ответил:
— А я к вам приставать и не собирался.
— Пристанешь! — стукнул кулаком по столу захмелевший Рощин.
— Ты мне не указ, вот что, — заметил Митяй, отвернувшись от Рощина.
— Сломаем! — запальчиво крикнул тот.
— Тебя уже сломали.
— А-а! — остервенело заорал Ерка, рванулся вперед и, схватив себя за волосы, грудью повалился на стол.
Груздев вскочил.
— Ну, негоже людей обижать! — Он дрожал от гнева и едва себя сдерживал, чтобы не выругаться.
— Угомонись! — прикрикнула на Митяя Наташа и, схватив его за руки, пристыдила: — И чего ты на рожон лезешь?.. Не срамись, чай, не дома.
Устин успокаивал распалившегося Рощина:
— Ну, тихо, кудрявый, не принимай к сердцу, выпей лучше.
Ерка мычал, тяжело встряхивая головой.
— Как же он меня… ах, сволота… м-мм!..
— Ну, тихо, тихо.
Шум стих только на несколько секунд. Груздев выпил, вытер усы и, хрупая капусту, начал:
— Ты, Митяй Афиногеныч… Я тебе прямо скажу…
— Ну, что ж ты мне скажешь? — криво усмехнулся Пашков.
— А вот чего. Ты вроде теперь отделен…
— Да будет тебе, Петр Васильевич, опять зачинать, — гневно перебила Наталья.
— Наташа, ты погоди, — ласково остановил ее Устин, слегка приподняв руку.
— Сядь, не лезь! — грубо оборвал Митяй, отстраняя Наталью.
Наталья, не спуская глаз, зорко следила за Устином и Митяем.
— Ну и вот, — продолжал Груздев, — отделился ты, Пашков, для видимости, я ведь так понимаю.
— Ну-у?..
— Вот тебе и ну. А с отцом ты заодно.
— Ну-у?..
— Отец твой Афиноген Тимофеевич старый, а вредный, крутит и так и этак, а сам будто ничего не знает, сопит под нос помаленьку, умничает, а ты его слова на все село разносишь. Мне, мол, верьте, я вона какой!
Груздев понизил голос до шепота и, постукивая костяшками пальцев по столу, добавил:
— А я знаю, откель все смутьянство идет, кто помеху власти чинит. Хлеб вы свой бережете для чего?..
— А ты считал?..
— Посчитаем небось.
— Ты свой считай! — подергиваясь, бросил Митяй.
— Мой не в яме, Митрий Афиногеныч.
— А мой?
— Пока не знаю.
— Я с отцом хребтину гнул не меньше вашего, — с глубокой обидой в голосе проговорил Митяй.
— А Зиновей не гнул?.. Ты ему скажи, Зиновей.
— Да об чем мне болтать с ним попусту, — отмахнулся Зиновей. — У меня в семье полтора работника да осьмеро ртов. Я на фронте кровь проливал, а его отец землю за ничто у бедняков брал…
— Батраков не наймали, — огрызнулся Митяй.
— А теперь, — Зиновей осторожно, словно про себя, тихо сказал: — слух прошел, будто…
