— Говори!
И опять возникло чувство, что это уже однажды происходило. Сети точно также коротко бросал это слово. «Говори!» Жестко и властно. Рамсес обладал всеми задатками успешного правителя. Только в прошлый раз, десять лет назад, Моисей нервно оправдывался, опустив голову в землю и глотая слова от испуга. А сейчас он свободно стоял, расправив плечи, и спокойно глядел в глаза грозному фараону.
— Рамсес, мы знаем друг друга очень долго. Знаем настолько близко, что ты сразу почувствуешь, говорю я правду или лгу. Просто слушай сердце. Я расскажу, что мне известно. А ты попробуй посмотреть на это со стороны.
Рамсес опять нахмурился — не привык фараон слушать указания других людей. Моисей поспешно перешел к делу:
— Когда-то давно, в одном государстве случилось великое множество разных напастей и бедствий. Четыре года неурожая сломили дух простых людей. И тогда правитель решил продемонстрировать силу, воспользовавшись древним законом, предписывавшим убить всех младенцев…
Рамсес резко вскочил, не желая внимать дерзким речам, но Моисей просительно остановил его открытым жестом руки:
— Рамсес, прошу тебя, дослушай. Меня и свое сердце. Тогда и решишь — казнить или миловать.
Слова подействовали: фараон опустился назад, по-прежнему гневно хмурясь.
— Совершить столь жестокое деяние правитель той страны доверил самым верным военным отрядам. Которые все в точности исполнили. Месяц стоял стон над землей, и не было селения, в котором люди не проклинали бы жестокого правителя.
Моисей повысил голос, и тот зазвенел, гулко разносясь по огромному залу:
— К сожалению, проклятия подействовали и на преданных воинов. Совсем нелегко было беззащитных детей в крови топить. Некоторые сразу зароптали. А у других только после убийства смертного, что-то внутри сломалось. И когда они через месяц назад вернулись, в глазах у всех горел огонь зловещий.
Моисей остановился — каменная маска постепенно сходила с лица Рамсеса, сменяясь горькой озабоченностью, столь естественной для простых людей и совсем не характерной для могущественных правителей.
Моисей продолжил тихим голосом — почти шепотом:
— Правитель хорошо знал, что войско следует в послушании страхом и поощрением держать. Да только какой страх придумать на них, преступивших ужас детоубийства? И явственно видел он, как все святое внутри поправ, воины, такие верные совсем недавно еще, не могут перед соблазном устоять самим суд вершить, ни чьим указам не подчиняясь.
