Манитон вздохнул:
— Длинная история, господин. Долго рассказывать.
— Ничего, время у нас есть. Солнце садится, все равно пора на ночлег устраиваться. Давай лагеря рядом поставим, а с утра путь продолжим. Каждый в свою сторону.
* * *
Израильтяне со ставшими уже привычными песнями и музыкой устраивались на ночь. Моисей в стороне от всеобщего ликования грустно смотрел на соседний египетский лагерь. Шатры встали, как по команде, ровной линией, воины молча сошлись у центрального костра, кроме часовых, что мерно вышагивали вдоль палаток, зорко всматриваясь в темную синеву.
Моисей повернулся к Аарону, следовавшему по пятам:
— Смотри, как ладно у них получается. Боюсь, если придется в схватке смертельной сойтись, не выстоять нам против обученного египетского войска.
Аарон сильно изменился за этих несколько дней. Перестал соскабливать щетину с щек, и она теперь курчавилась редкими волосками жидкой бородки. («Оно и к лучшему, — подумалось Моисею. — Может хоть прыщи исчезнут».) На собрания старейшин юноша надевал специальные сандалии на подошве в три пальца толщиной — небось, на базаре в Уасете за них не меньше четверти дебена меди отдал. К тому же Аарон постоянно вытягивал шею вверх, чтобы казаться еще выше. Но в глазах, нет-нет, да проскакивала неуверенность, особенно когда глядел на Моисея, словно Аарон молча выспрашивал: ну как, выгляжу опытным командиром? И только оставаясь наедине с вождем, Аарон расслаблялся и опять превращался в себя самого: веселого и беспечного юношу.
И сейчас Аарон беззаботно хмыкнул:
— Зато у нас вера есть. В свои силы. И чувство свободы. За нее теперь любой, не задумываясь, жизнь отдаст. Три последних дня стоили многих лет прежней жизни. Думаю, они принесли больше, чем месяцы уговоров и убеждений. А еще у нас есть ты, Моисей. Смотри — одного твоего слова оказалось достаточно, чтобы египетские солдаты тебя послушали. Пока ты с нами, никакая опасность не грозит.
Польщенный Моисей улыбнулся:
— Ладно, идем ужинать, мой бесстрашный помощник. До ночи хочу я еще историю Манитона услышать.
* * *
Моисей долил пива в глиняную кружку. Жбан, прихваченный по знакомству на кухне фараона, жалобно булькал остатками пены, едва покрывавшей дно. Но Моисей не скупился, знал: любые сведения изнутри египетского войска втройне окупятся.
Выпили, как полагается, за здравие посланника богов на земле — Рамсеса, за душу отца его Сети — да будет ей дарована жизнь счастливая в царстве Осирисовом. Подняли бокалы за былые походы, за ратную доблесть, за скорейшую смерть врагов египетских, в особенности нубийцев темнокожих. Моисей заметил, что за дела прошлые да правителей почивших Манитон куда охотнее бокал поднимает, чем за фараона правящего.
