— В таких заварухах лучше всего держаться в сторонке. И наблюдать!
Элвис молчал.
— Тут вся тонкость в том, чтобы знать, когда вмешаться. А Долфи торопится. Воображает, что может сам все обстряпать.
Мейлер сунул платок под расстегнутую форменную рубашку и потер грудь.
— Все проходит, Элвис, все… Вспомни сухой закон. Из-за рюмки спиртного стреляли, а сейчас ты можешь ее выпить в любом баре. И эти хиппи… Канут в прошлое наркотики, время их уже проходит, придет что-нибудь другое. Мода!
Элвис не проронил ни слова.
— Выходит, не в наркотиках дело. И не в том, что придет после них! И как мы — с налогами, например, и со многими другими вещами, — так и хиппи не так уж виноваты… Даже напротив! Сами себя опустошают, убивают просто… А почему? Ты спросил кого-нибудь — почему? И что тогда можем мы, Элвис? Мы с тобой, например? Остановить их? Направить на путь истинный? Самое большее — получить нежданно-негаданно пулю в упор, чтобы потом по телевизору показали, как мы исполняем свой долг…
Мейлер сощурился, глядя на закат и ровную, тонущую в сладостном покое землю, притихшую под огромным предвечерним небом.
— Возвращайся к лесочку, Элвис, — сказал он устало. — Наблюдай за ними издали, и если что, сообщи. Я поезжу с Долфи по девяносто седьмой, чтобы не поднимать ненужного шума, если и без того здесь ничего нельзя предотвратить.
— Хорошо, Мейлер!
Элвис подождал, пока он отъедет. Убедившись, что дорога свободна, дал газ, резко вывернул руль, и его машина присела, как животное, готовое к прыжку.
Не было нужды оборачиваться, чтобы увидеть, как быстро спускается солнце за сгустившуюся ленту пламенеющего слева горизонта. И как могло небесное светило так стремительно двигаться после того, как часами почти неподвижно висело в безоблачной выси? И какие огромные пространства преодолевало оно там, в высоте, если бесспорно, что с тех пор, как существует мир, оно движется где-то там, в бескрайнем и безначальном Космосе?
«Бескрайний и безначальный хаос!» — подумал Корм, и, как тогда, когда он ехал к сборищу хиппи возле канала, ему показалось, что необходимо еще одно, совсем маленькое, просто ничтожное усилие, чтобы увидеть и понять нечто очень важное, даже фатальное, что сразу же поможет ему осмыслить все пережитое, что откроет ему истинную стоимость порывов и разочарований, надежд, падений и этого органического, уже неизлечимого оцепенения, которое он безуспешно пытается с себя стряхнуть.
«Вот сейчас, вот сейчас!» — напрягся он.
